И еще будь богачка какая — куда ни шло. А то и срам, и бедность! Нечего сказать, хорошую долю ребенку готовишь..,
— Его Егор Александрович не оставит,— со вздохом сказала Поля.
— Что же, ты просила его дать на ребенка-то денег?
Поля вспыхнула.
— За деньги разве я люблю?
— Глупая, глупая! Не за деньги! Да ребеночек-то что станет делать без денег? Или ты думаешь, что Егор Александрович сам его сейчас обеспечит? Так на это господа-то недогадливы. А-ах, как недогадливы! А случись, что умрет Егор Александрович вдруг, тогда и иди с дитей по миру...
— Что вы такое пророчите, господи боже! — чуть не плача воскликнула молодая девушка.
— Не пророчу! Пусть живет! Мне что? Не мой хлеб ест... А в животе и смерти бог волен. Умрет — поздно будет думать, как дитя прокормить...
Агафья Прохоровна на минуту смолкла, постукивая с раздражением вязальными спицами. Потом, как бы про себя, заговорила со вздохом:
— Вот уж, поистине, таким-то, как ты, матерями не следовало бы быть. Повеситься милому дружку на шею, себя потешить,— на это вас хватит, а материнского чувства, заботы этой самой о своем детище — этого от вас не жди. Ни боже мой!.. Что вам дитя? Родила его, да и бросила, хлопот меньше. Пусть голодает да холодает!
Поля чувствовала, что по ее телу пробегает дрожь. Она сделала над собой усилие и сказала:
— Говорю я вам, что Егор Александрович не оставит нас...
— Ну, а я говорю, что это вилами на воде писано. А вышла бы замуж, он бы и дал обеспечение. Боишься-то ты чего? Муж-то в твоих руках будет, когда капитал при тебе будет. Хочешь — живи с ним, хочешь — нет. Будешь только знать, что и твой грех прикрыт, и дитя, чье ни на есть, а все же законное...
Потом, тяжело вздыхая, она прибавила:
— И Егору Александровичу-то руки развязала бы, вздохнул бы он свободнее... знал бы, что ты пристроена, значит, и он свободен: хочет — женится, хочет — нет...
—Никогда он не женится! — воскликнула Поля.
— Еще бы, когда ты его по рукам связала. Тоже человек он честный, да добрый...
Поля подняла голову и как-то растерянно взглянула на Агафью Прохоровну.
— Может быть, он никогда тебя, замужнюю, не бросит, так все же будешь ты знать, что это он по доброй воле тебя не бросает, а не потому, что стыдно так девку без угла, без призора оставить... Конечно, сам он не станет приневоливать замуж идти, а поди, загляни в душу-то ему — возликовал бы, если бы сама своей волей пошла замуж...
— Да вы-то, вы-то в его душу заглядывали? — с укором сказала Поля.
— Знаю я их всех, господ-то этих!.. Тоже и он мало ли что Софье Петровне говорит... «Не могу, говорит, я жениться, покуда Поля не пристроена»... Ну, вот не сегодня, так завтра и пойдет с сумой...
— Как с сумой?
— Скажите, пожалуйста, она не знает, что у нас все продавать будут... От богатства-то имение с молотка не продают!.. Вот женился бы на Протасовой, так дело-то иначе пошло бы... Да и то сказать, кто ж за него пойдет, если у него полюбовница есть в доме... Будь ты замужем — никто бы на тебя и внимания не обратил, мало ли господ к чужим женам приваливается...
Перед Полею открывалась какая-то пропасть. Как? Егор Александрович из-за нее пойдет по миру? Ради нее ему отказывают невесты? Что же он молчал! Да и то сказать, мог ли он, такой добрый, такой нежный, высказать ей это? Агафья Прохоровна продолжала «долбить девку», но Поля уже не слушала ее. В порыве великодушия она готова была сейчас же бежать к Егору Александровичу и сказать ему, что она выйдет замуж, лишь бы спасти его. «А сама в воду!» —вдруг пронеслось в ее голове, и ее охватило холодом. А ребенок? Душу детскую загубить? Она вдруг бессознательно перекрестилась, открещиваясь от греховной мысли.
— Ты это что? — спросила удивленно Агафья Прохоровна и даже испугалась выражения глаз Поли: они смотрели совсем безумными.
— Не говорите вы больше, Агафья Прохоровна,— дрожащим голосом произнесла Поля, а ее глаза про-
должали смотреть с тупым выражением ужаса.— На грешные мысли навели вы меня!.. Бог вам не простит, если я...
Она не договорила, машинально оставила работу, встала и медленно, с устремленными бесцельно вперед глазами вышла из комнаты. Ее била лихорадка, так живо представилось ей, как она бросилась в воду и в то же время почувствовала, когда уже не было возврата к жизни, последнее биение ребенка под сердцем. Войдя к себе в комнату, она, как подкошенная, упала на колени перед образами и долго билась головой об пол, прося прощения у всевышнего...
Когда вечером она вошла к Егору Александровичу, он изумился происшедшей в ней перемене. При первом его вопросе, что с пей,— она разрыдалась и рассказала все. Мухортов пришел в бешенство. Он видел, что кругом него составляется целый заговор. Целуя и обнимая Полю, он давал ей самые страстные клятвы никогда не бросать ее. Он убедил ее, что даже мысли не было у него о том, что она служит ему помехой в чем-нибудь. Но ей не нужно было уверений: два-три страстных поцелуя разогнали разом все мрачные думы, все сомнения. Она забывала всех и все, людей и будущее, себя и ребенка, наслаждаясь ласками любимого, обожаемого ею человека. Мухортов успокоился не так легко. Когда она ушла, он долго ходил по своей комнате, обдумывая, что делать. Он пришел к заключению, что прежде всего нужно «сжечь корабли»...
Рано утром он призвал Данилу Волкова и, дав ему жалованье за месяц вперед и деньги на проезд в Петербург, отказал ему от места. Этой развязки не ожидал никто в доме...
Пятая глава
На следующее утро в «странноприимном покое» происходила горячая беседа. Данило Николаевич Волков не без злобной иронии и напускной развязно-
сти рассказывал Агафье Прохоровне, что ему «неожиданный реприманд сделали».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67