Прошу вас.
Не просьбу, а угрозу услышал Атакузы в голосе механика.
— Вот как! — Атакузы дрожал. Дрожал каждой жилкой своего тела.— Я так понимаю: ты и слова не можешь промолвить поперек
своей ненаглядной. А я тебя в бригадиры. Нет, не могу размазне доверить бригаду.
Огромная черная ладонь Наимджана сжалась в кулак.
— Не надо насмехаться, раис-ака! Ваша воля, забирайте бригаду, но насмехаться над человеком не имеете... А места много под небом. Не здесь, так еще где найдется.
— Как хочешь! Я-то принимал тебя за своего, думал, скромный парень, тихий. Ну что же, пиши заявление.
Наимджан выпрямился во весь свой длинный рост и прямо в глаза взглянул раису. Уголки толстых, растрескавшихся от жары губ скривила насмешливая улыбка.
— Нет уж, извините. Дураков нет! Писать заявление не буду.
— Тем хуже для тебя, освобожу без заявлений.
— Пожалуйста, как знаете.
— Сегодня же вечером будь в правлении. Получишь приказ. Вот так тихий, смирный парень! Атакузы не верил своим ушам. Постоял, подождал немного,— может, одумается.
— Ну что ж!..— процедил сквозь зубы, резко повернулся и зашагал к стоящей за арыком «Волге».
4
Хлопнула калитка. Атакузы, шатаясь, словно изможденный болезнью, медленно дошел до навеса из виноградных лоз и бросился в плетеное кресло у колодца. Шитье выпало из рук Алии. Она сбежала с айвана. Под большими лампами, видящими среди виноградных листьев, замкнутое, осунувшееся лицо мужа показалось бледным как полотно. Алия, похолодев, кинулась к нему:
— Что с вами, что случилось?
Атакузы нехотя поднял голову, долго смотрел на жену, будто не узнавал. Встал словно бы через силу, устало подошел к колодцу, опрокинул на голову ведро воды.
Алия подала мужу полотенце — успела принести.
— Похоже, обильное застолье было?
— Да, вдрызг напился сегодня! — Атакузы грустно улыбнулся, вернул жене полотенце и неожиданно приказал: — А ну, одевайся!
Алия широко раскрыла глаза:
— Что еще придумали на ночь глядя?
— Дело есть! Говорю, одевайся, без шуток.
— Да что стряслось, в самом деле? Скажите наконец!
— Ничего особенного. Надо пойти к этой самой, ну, как ее, к жене Наимджана. Должен ваш раис упасть перед ней на колени, умолять, просить прощения. Приказ сверху!..
— Хорошо,— неуверенно согласилась Алия.— Раз надо, так надо. Но поймет ли она? Я говорю о Надирахон.
— Поймет, не поймет — должен пойти к ней, и баста! — Атакузы резко мотнул головой: — Нет! Дело в том... Обидел я мужа ее, Наимджана. Несправедливо поступил, обидел ни за что!
Чудо! К Алии вернулся прежний Атакузы — искренний, горячий.
Вот таким нетерпеливым всегда бывал, когда в чем-нибудь раскаивался. Как легко стало Алии! Заторопилась, засуетилась.
— Сейчас, милый, я сейчас. Может, прихватить что с собой?
— Прихвати. Вина возьми, если есть. Еще что-нибудь такое, съедобное. И быстро!
Алия вбежала в комнату. Задыхаясь от неведомо почему нахлынувших слез, то кидалась к холодильнику, то шарила в чемодаяах под кроватью. Набила сумку, переоделась.
Атакузы задумчиво прохаживался по двору. Что-то в нем успело измениться за те минуты, что Алия собиралась. Решимость в движениях спала, лицо снова помрачнело. Алия тревожно взглянула на мужа:
— Я готова, захватила все, что надо.
Атакузы не ответил. Молча дошли до ворот, молча сели в машину, молча тронулись с места.
Алия только теперь поняла по-настоящему, как тяжело мужу, как он страдает. Нет, прежний Атакузы не вернулся, и желание искупить вину тоже было не прежним. Он как бы сам себя тащил силком на аркане. Почему так мучается? Зачем так терзает себя? Надирахон и Наимджан тоже люди, должны понять его.
Атакузы словно мысли жены прочитал:
— Да, повинную голову меч не сечет! — и вдруг резко затормозил машину, глаза его подозрительно заблестели — не слеза ли в них? Задыхаясь от обиды, быстро-быстро заговорил: — Кто перед кем должен гнуть повинную голову? За какие грехи?.. С какой стати должен я ломать колени перед этой ябедницей? За то, что двадцать лет не знаю отдыха, что отдал всю жизнь, здоровье ради этого колхоза?
— Дорогой, милый мой, вы же обидели Наимджана, сами сказали, понапрасну обидели...
— Нет! Он уже не прежний Наимджан! Ты бы послушала, что говорил он мне.— Атакузы со злостью крутанул руль, машина со скрежетом и стоном повернула назад и стремительно помчалась обратно.— Я скажу Халиде, она парторг, пусть сама и поговорит с ним.
— Милый!..
— Нет! Ни за что!.. Пусть снимают с работы, сейчас, сегодня же пусть снимают! Выгонят — устроюсь в школу: хоть завхозом, хоть сторожем!
— Зачем же так...
— Что, не возьмут, думаешь, в сторожа? Ну, если они не возьмут, ты-то хоть согласишься взять в работники! — неожиданно расхохотался Атакузы.
Машина остановилась у ворот, Атакузы выскочил первый и предупредительно открыл заднюю дверцу:
— Прошу вас, моя ханум! А теперь пойдемте, приготовьте своими прекрасными ручками прекраснейший в мире плов! Но смотрите, мой дорогой дядя не должен знать, что я дома. Ни одна живая душа пусть не знает. Все они сидят у меня вот где! — хватил ребром ладони по затылку.— Человек я, в конце концов? Так позвольте мне хоть раз отдохнуть по-человечески!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Рассвет был близок. За окном посерело. Но комната оставалась еще темной. Домла проснулся не сразу, медленно приходил в себя. Вспомнилось вчерашнее, вечером опять заходил доцент Абидов. Он и Прохор приходят бередить и без того ноющую рану.
— Я только что из М-минг булака,— доцент заикался больше обычного.— Никаких перемен к лучшему. Вы же понимаете, уважаемый домла: если строительство не перенесут, погибнет вся арча лесхоза!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102