.. Просто поразительно, как ваш племянник, прославленный председатель, не разумеет простых вещей. Арча — это чудо природы. Тысячи лет арчовые леса охраняют горы от эрозии, берегут водный запас. Наши родники, реки зависят от арчи!
Нашел кому растолковывать! Кто-кто, а домла знает все это и без нервических подергиваний и монологов Абидова. Он столкнулся с этой проблемой не как биолог — как водник. Понял ее значение, оттого и взялся за книгу об арче, с головой ушел в историю... Исторические материалы убедительно свидетельствовали о том, что в далекие времена, когда горы и холмы Средней Азии покрывали густые арчовые леса, реки и речушки были полноводнее, а озера и моря переливались через край... Домла и в своем научном труде, связанном с переброской сибирских рек, выделил проблему арчовых лесов в отдельную главу.
Подумал о своей работе, о телеграмме, которую получил вчера. На душе сразу потеплело.
Домла встал с постели, нажал кнопку настольной лампы, надел очки. Такую телеграмму стоит перечитать, хоть и так знает почти наизусть.
«Уважаемый Нормурад Шамурадович тчк Ваша записка Правительство внимательно изучена верхах тчк Первой декаде августа созывается совещание поднятым вами проблемам тчк Просим выступить обстоятельным докладом тчк При необходимости командируем вам научного сотрудника зпт телеграфируйте тчк Уважением Поликарпов тчк».
Очень хорошая телеграмма, а еще лучше, что принес ее Хайдар. Во всяком случае, домла, проводив до угла возбужденного Абидова, в сумерках разглядел Хайдара у своей калитки. Он возился у почтового ящика. Это было неожиданно и странно, Нормурад-ата даже остановился в недоумении:
— Над чем ты тут трудишься? Хайдар, хмурясь, смущенно пробурчал:
— Телеграмма пришла вам. Хотел опустить в ящик...
— Телеграмма? — Похлопав по карманам и не найдя очков, домла попросил: —А ну прочитай, сынок.
Хайдар нехотя прочитал и, не глядя на домлу, протянул телеграмму. Он собрался уйти, но домла снова очень мягко попросил:
— Подожди, сынок. Давно хочу сказать тебе слово. Не откажи старику. Пойдем, выслушай меня...
В голосе Нормурада-ата была мольба,— может быть, поэтому Хайдар согласился, а может, и другое что толкнуло. Парень хоть и нехотя, но пошел за дедом. Они расположились под яблоней на сури, застеленном ковром, и проговорили битый час, а может, и все три. Вернее, говорил один домла. Хайдар больше молчал — слушал, не соглашаясь и не отрицая. Сидел, низко опустив голову. Никак не похож был на парня, учинившего дикий скандал в саду. Должно быть, сам теперь страдал, стыдясь того злосчастного дня. Да и вид у него совсем иной — подтянулся, одет аккуратно.
Наконец-то домла смог высказать внуку все, о чем так часто с тревогой думал в последние месяцы. А главное, получилось, как и мечтал: говорил спокойно, искренне, душевно. Как и положено говорить с родным.
Начал с извинения. Признал, что в день защиты был не прав. Не прав в одном смысле — ему, как ученому и близкому человеку, задолго до защиты следовало заняться Хаидаром. Должен был предотвратить ошибки или хоть помочь, чтобы Хайдар устранил их. А не сделал ни того, ни другого,— значит, не надо было и выступать на защите, тем более так, как он выступил.
— Во всяком случае, я должен был понять,— сказал домла,— что мое выступление может нанести тяжелый удар молодому, еще не окрепшему ученому. А я сгоряча не подумал об этом и поэтому прошу: пожалуйста, прости своего деда...
Домла собрался было заговорить о сути ошибок Хайдара и заодно раскрыть ему, кто такой Вахид Мирабидов, что он представляет собой как ученый. Но вовремя придержал язык. Нет, Хайдар может понять не так. Вместо этого сказал просто, что никогда не сомневался в искренности намерений Хайдара. А заблуждений у кого не бывает.
— У тебя есть способности, ты можешь стать настоящим ученым. Но, мне кажется, ты слишком уверился в силе твоего отца. Подумай, а не мелькала у тебя мысль: какой, мол, он всемогущий, все сделает как надо. Вот ты и не брал глубоко, не напрягал голову. Боюсь, есть в тебе такая уверенность, и незаметно для самого проявляется она, мне кажется, и в твоих отношениях к людям, и вообще во всей твоей жизни.
Хайдар все так же смотрел вниз и молчал. И тогда домла решил чуточку тронуть Атакузы. Родной, единственный племянник, тот, кому надлежит опустить его прах в землю, кто, подпоясавшись белбагом и взяв в руки посох, будет сопровождать гроб дяди на кладбище,— этот вот племянник и тревожит домлу.
— Когда я слышу доброе слово про твоего отца, радости моей не бывает границ, когда же слышу плохое, боль долго не покидает мое сердце. Как говорится, ударишь по рогам — заноет в копыте. Отец твой, не очень зная, что у меня на душе, частенько гневается на мои слова. Бывает, отмахивается, а то и, разобидевшись, месяцами не разговаривает. Я — старик, я не держу обиды, Хайдарджан,— продолжал домла,— знай, сынок, я горжусь твоим отцом. Кто еще мог столько сделать в таком запущенном колхозе, кто еще мог так преобразить мой родной кишлак?! Я горжусь, что мой племянник завоевал и здесь, и в районе, и дальше уважение и почет. Но есть одно, и это одно волнует, очень волнует меня. Народная мудрость говорит: уважение приходит золотниками, а уходит фунтами. И я теперь дорожу, боюсь, как бы авторитет и почет, добытые твоим отцом не сразу — многолетним честным трудом,— не пошли растрачиваться фунтами. Беда в том, что твой отец, мой родной племянник, не чувствует опасности. А я — старый волк, я наблюдал не раз в жизни и взлеты и падения. Я отчетливо вижу теперь эту опасность и не могу быть равнодушным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102