Разве время сейчас охотиться на архара?
— Виноваты! Виноваты! — стонал Джамал Бурибаев.— Но, раис! Вы должны что-нибудь придумать! Найдите выход! Вы можете утрясти дело. Вам все под силу! Подумайте, если мы попадем под следствие... Нет, нет, что-нибудь придумайте, дорогой!
Джамал Бурибаев шагнул из-под темного лиственного навеса. Что за вид! Голову покорно склонил, просительно смотрит на Атакузы. Куда осанка девалась! Где гордо-холодная мина на лице, от которой робели и тряслись посетители,— ничего не осталось. Старик, суетливый старикашка! Дутый пузырь, нытик!
А он, Атакузы, совсем ослеп, дядю своего не щадил, столько боли причинил старому человеку. Из-за кого! Ну, натворил дел, нарушил закон — так тебе же не шестнадцать, хоть держись достойно. Да и не впервой творить грех. Однако, видать, фронт тебя не очистил, нет, не очистил... И второй дрожит, как пойманный заяц. Домла! Ученый муж!
Атакузы брезгливо поморщился.
— Хотите, чтобы я придумал что-нибудь? Вы творили беду, а я расхлебывай! — Атакузы задыхался.— А что же вы третьего дня ничего не придумали, когда надо было помочь мне? Не только не придумали, а, наоборот, постарались свалить со своей головы на мою. Весной, когда распорядились выдать удобрения и запчасти, держались так, будто вынули из собственного кармана. Не беспокойся, мол,
Атакузы, бери, даю из особого фонда! Это в глаза. А за глаза — взяли и записали на счет района. Из-за вас я вчера краснел в обкоме, не сегбдня завтра придется краснеть и на бюро райкома...
— Дорогой мой! — кинулся к нему Бурибаев, попытался схватить за руку.— С удобрением утрясем как-нибудь, все устроим, дорогой. Только этот вопрос уладьте. Вы же умный человек, понимаете: если попадет в милицию, плохо будет и вам, и нам. Вы тут хозяин, у вас авторитет. И товарищ Шукуров вас ценит...
«Товарищ Шукуров»! Вахид Мирабидов будто проснулся, поднял голову:
— Да, да. Конечно, Шукуров. Я тоже поговорю с Абрарджаном. Машину мне! Сейчас же поеду...
Кто-то с треском распахнул ворота, громко протопал по двору, хлопнула дверь кухни. В окнах зажегся свет, кто-то отчаянно зарыдал. Ну денек!
Атакузы проглотил душившие его слова, кинулся в дом.
— Что еще случилось? Кто там вопит?
— Дочь ваша...— Алия заступила дорогу.
И без того взвинченный Атакузы взорвался:
— Чего она так убивается, твоя дочь? Не найдет себе мужа? Цепляется за подонка. Ничтожный сын ничтожного отца!
Алия отвела взгляд от страшных, налитых кровью глаз мужа.
— Вы не знаете, ничего не знаете...
— Что там еще?
— Дочь ваша... дочь...
— Да не тяни ты резину!
— Беременна она...
— Подлец! — Атакузы прижался лбом к косяку двери.— Где он, сам поговорю с ним. Не он ли пробежал сейчас по двору? — Атакузы сверкнул глазами, сжал зубы.— Где этот мерзавец? Я хочу...
Он не кончил. Дверь робко отворилась, вошла Тахира.
Густые черные волосы, обычно падавшие на плечи, были растрепаны, глаза опухли от слез. Тахира тихо, беззвучно подошла к отцу, опустилась на колени и мокрым от слез лицом прижалась к его сапогам.
— Дададжан, папочка мой милый, любимый...
5
Потом, когда все кончилось, Атакузы не раз вспоминал последний свой разговор с дядей. Но почему-то путь до школы начисто стерся из памяти. Не помнил, как вышел из своего дома, как очутился у дяди... Одно лишь каждый раз вставало в глазах — дочь, Тахира. Тихо, беззвучно приближается к нему, молча опускается на колени, прижимает лицо к его сапогам...
У Нормурада-ата он застал Прохора и Хайдара. Домла сидел за большим письменным столом, подперев руками тяжелую голову. Прохор ходил взад-вперед по узкому проходу между книжными шкафами. Он был в больших кирзовых сапогах, в старой, потертой гимна-
стерке, с потускневшей бурой каской мотоциклиста на голове. У окна, прислонившись к стене, стоял Хайдар.
Все трое, как по команде, повернулись к Атакузы, едва тот вошел. Нормурад-ата настороженно поднял на него глубоко ввалившиеся глаза.
Атакузы набрал полную грудь воздуха.
— Дядя! Я виноват перед вами..
Домла все глядел на него усталыми глазами. Хайдар опустил голову, Прохор стал одергивать гимнастерку, расправил складки под широким кожаным ремнем.
— Я сильно виноват перед вами! — повторил Атакузы и, стараясь унять волнение, глухо кашлянул.— Но сейчас я пришел не для того, чтобы просить прощения. За этим я еще приду. На коленях буду просить...
Домла вдруг заморгал глазами:
— Не надо, не надо...
— А сейчас я пришел, чтобы...— он опять набрал полную грудь воздуха,—чтобы просить совета у вас, у двух уважаемых аксакалов!
Атакузы медленно обвел глазами всех троих. Ни поддержки, ни сочувствия — ничего не встретил в ответных взглядах, только настороженность. Голос Агакузы дрогнул:
— Я знаю, случилось ужасное! Такое, что трудно простить.— И жестче: — Но и сам этот анашист, я говорю про Кудратходжу, и сам он был в дымину пьян! Дня ведь не проходило, чтобы не пил, да еще и анашой обкуривался А разговоры его? Сами слышали, сбивал молодежь с пути...
— Все! — прервал Прохор — Понятно! Он пьяница, он наркоман. Он кулацкий элемент. Значит, не стоит и огород городить! Все шито-крыто.— Прохор насмешливо блеснул синевой глаз, оглянулся на Нормурада-ата и Хайдара.
Те сидели, уставившись в пол.
Атакузы весь подобрался, готовый кинуться на этого кривоногого мотоциклиста, будто коршун на осмелевшего петушка.
— А что, по-вашему, не был он кулаком?
— Если и был, то не мы с тобой, Атакузы, а советская власть и наказала его. Советская же власть и помиловала.
— Словом, по-вашему, из-за этого навозного жука, из-за вражьего отребья, подстрекателя будем губить жизнь двух молодых людей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102