Тикк поправил очки.
— Об этом не стоит говорить, это... так просто... одна моя... моя кузина... Я ведь не какой-нибудь мещанин, у меня душа художника... Моя душа, ты понимаешь, ищет красоты, она как пчела, стремящаяся с цветка на цветок.— И господин Тикк повернулся теперь к Тийту Раутсику, доброжелательно, почти по-свойски, похлопал его по плечу и сказал:— Кураж надо иметь, старик! Жизнь прекрасна!.. Передай привет своей красавице дочке! Через неделю, в следующий четверг, приходи опять ко мне, но пораньше,
скажем, так часа в четыре, после обеда, хочу сфотографировать тебя.
— Хотите с меня карточку сделать? Боже, зачем? — испугался Тийт Раутсик.— Я и без того дал подписку в жандармском управлении...
— Так, так, но одних букв мало... Ну, сфотографирую, карточку сделаю, не убудет же тебя... А теперь можешь идти!
Тийту Раутсику и впрямь пришла пора исчезнуть — женский голос за дверью пел свою «Клариссу» уж слишком нетерпеливо.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Пеэтер Тиху пять лет подряд проработал на фабрике Гранта, из них три последних за одним и тем же столярным верстаком. Но его прогнали с фабрики после провалившейся забастовки, и Пеэтеру не легко было стать на якорь где-либо в другом месте. Недели две он помахал токмарем на бревенчатом полу строящегося дома трактирщика Вельтмана в компании с Виллемом, Лаэсом, лагувереским Юханом из Ватла и юным абуласким Андерсом, но по договору с Вельтманом оплачивалась работа не пяти, а четырех человек, и вскоре Пеэтер стал подыскивать себе другое занятие. Наконец, в середине лета, ему удалось найти место на фанерной и мебельной фабрике Ланге, того самого Ланге, о котором рабочими была сложена песня:
Кто в Таллине живет, друзья, Тот слышал, уж конечно, Как трижды в день труба одна Орет бесчеловечно.
Торчит труба до облаков, Ее любому видно. От лака, клея и паров В цехах фабричных гибнем.
Там нищий люд, больной бедняк На Ланге спину гнет. Но в день получки выйдет так, Что взял ты все вперед!
Чуть поцарапал стул — беда! От штрафа не спасешься, А пикнешь только, что ж, тогда Без места остаешься.
И хитрый Цапман — компаньон — Деньгу вложил не сдуру. Издалека умеет он Сдирать с рабочих шкуру!
У Ланге не один рысак, Есть гончие, борзые. А для рабочих есть казак, Нагайки ременные.
Пусть труд ночной жену твою И дочь сведет в могилу. Ты не ропщи и знай: в раю Им будет очень мило.
Ведь гроб богатство Ланге дал... Напрасно протестуешь: Пусть на земле ты пострадал, На небе возликуешь...
Рабочие постарше помнили еще деда нынешнего директора, старого Ланге, столярного мастера, изготовлявшего с двумя десятками подмастерьев тут же, на Рапласком шоссе, разную мебель, но паче всего обитые серебряной бумагой гробы.
Столярный мастер Ланге, как и подобает честному бюргеру и настоящему христианину, верил в воскресение мертвых и в загробную жизнь, но не находил в Святом писании ни одного места, из которого следовало бы, что вместе с воскресением мертвых состоится и осмотр их гробов. Поэтому он даже при изготовлении дорогих гробов со спокойной совестью обходился дешевым тесом, прикрывая суковатые или трухлявые места серебряными крыльями картонных ангелов, и вскоре довел число рабочих на своем предприятии до сотни. Для себя-то он еще при жизни приказал смастерить гроб из цельного дуба,— было бы все- таки неловко, если бы господь бог, разбудив его в Судный день, заметил: «Портной без пиджака, сапожник без сапог, а гробовщик без настоящего гроба!» Но сын его уже здесь, на земле, встал перед серьезнейшим вопросом. Отец с помощью серебряных ангелов почти успел разорить остальных гробовщиков Таллина и довел выпуск гробов до предела, дальнейшее расширение дела уже не зависело от коммерческих способностей мастера. Правда, в конце века, с основанием новых фабрик, город стал бурно расти, но главным образом за счет притока здорового, еще жизнеспособного люда из деревни, и хотя количество смертных случаев заметно увеличивалось, оно все же не могло шагать в ногу с предприимчивостью молодого Ланге. Какой-
нибудь азартный игрок, быть может, возложил бы надежды на появление холеры или чумы, но молодой Ланге был не такого сорта человек. Он оставил за курносой право размахивать косой на своей обычной тропе, и так как было решительно невозможно превзойти отца в применении грошового, негодного материала (несмотря на все великолепие ангелов, у одного гроба при спуске в могилу оторвалось дно), он поручил гробовой цех заботам мастера, а сам со всей своей энергией обратился к удовлетворению нужд еще живущих.
Молодые люди приходили в город, подыскивали работу, женились и наживали детей, нуждались в кроватях, в шкафах, столах и стульях, в хорошей и дешевой мебели, и, по возможности, в рассрочку. Последнее требование у мертвых потребителей — штука диковинная, и вообще справляться с живыми было куда как сложнее. Требования качества и дешевизны трудно было совместить, даже с помощью картонных ангелов, у мебели, предназначенной для повседневного, будничного использования живыми людьми. Господин Ланге прикидывал, калькулировал, осматривался. Не он, конечно, открыл способ изготовления фанеры, но он был одним из первых в великой Российской империи, кто стал на своей фабрике в большом количестве производить этот ценный материал и пользоваться им при изготовлении мебели. Зачем тратиться на покупку тяжелого и дорогого дубового стула, если стул массового производства из березы с фанерным сидением гораздо легче, дешевле и даже наряднее? Зачем тратиться на гардероб из тяжелого кленового дерева, сделанный вручную где-нибудь у мелкого столяра, если можно купить легкий и вполне приличный гардероб из гораздо более дешевых еловых досок, обшитых кленовой фанерой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135