Чувствовалось, что, после того как у царского правительства появилась надежда на заключение более или менее сносного мира с Японией, власти вознамерились потуже натянуть вожжи внутри государства. Шпики так и шныряли, за членами Российской социал-демократической рабочей партии следили, как за прокаженными, по первому подозрению каждый рабочий или интеллигент попадал за решетку. Теперь уже не арестовывали открыто, у станка; человека уводили среди ночи из его квартиры, подняв с постели так тихо, что иной раз даже соседи узнавали об этом только утром. В народе пели:
Митя Трепов — генерал — Жандармерию собрал: «Эй вы, синие мундиры, Обыщите все квартиры!»
Каждый вечер, прежде чем погасить свет, Пеэтер клал в карман пиджака паспорт и деньги, а одежду складывал на стуле под рукой, так, чтобы ночью можно было быстро, не зажигая огня, одеться. Окно его комнатушки выходило на соседний двор, прямо на просмоленную крышу дровяного сарая, откуда в темноте можно было потихоньку пробраться на большой сеновал конюшни при заезжем дворе трактира «Нечаянная радость». Оказаться там — это уже полбеды! С Йоосепом они договорились, что если вдруг среди ночи явятся жандармы, то Йоосеп не сразу откроет дверь, а скажет, что хозяин квартиры уехал в Нарву на поиски работы. Жандармы какую-то малость провозятся со взламыванием двери, а за это время Пеэтер постарается бежать через окно. Если во дворе окажется засада, то, конечно, трудно рассчитывать на спасение, но еще глупее было бы дать схватить себя ночью, как овцу в хлеву.
И в этот дождливый, теплый и туманный августовский вечер Пеэтер Тиху сложил свою одежду поудобнее. Он очень устал.
Работа модельщика у Гранта требовала больше умственного, чем физического напряжения, а здесь, у Ланге, двенадцать часов непрерывной укладки распаренных и еще пышущих жаром березовых чурбанов под шпинделя резальной машины и навертывания фанеры на вал так изнуряли тело, что вечером не хотелось и пошевелиться. К тому же прошлую ночь он не спал — на квартире одного
из товарищей проходило совещание фабричного рабочего кружка — и устал так, что даже не хотелось подняться с постели, проверить, не слишком ли набухло окно от сегодняшнего дождя со встречным ветром и откроется ли оно бесшумно ночью в случае внезапной надобности.
— Послушай, будь добр, посмотри-ка окно,— сказал он полураздетому Йоосепу, который склонился над книгой.
Хотя работа Йоосепа на фабрике (укладка тонких фанерных листов под сушильный пресс) была значительно легче, она все же требовала большой быстроты, и Пеэтер диву давался, как у мальчика хватало сил читать до полуночи. Но и у него самого по приезде в город первый голод по книгам был не меньшим!
— Окно?— переспросил Йоосеп, оторвав глаза от «Чудес природы», и, прислушавшись к тихому шелесту дождя о стекла, он понял, что следует сделать.
Йоосеп открыл нижний и верхний крючки и нажал на раму, но та и в самом деле разбухла от дождя и не подавалась иначе, как при сильном ударе кулаком.
— Надо бы рубанком подстрогать,— сказал Пеэтер с кровати.
Йоосеп достал с полки для инструментов маленький вальцовый рубанок, но остановился, глядя на Пеэтера.
— А если с улицы заметят, что мы тут в ночное время ни с того ни с сего окно строгаем?
— Да какое там заметят!
— Не скажи, сегодня опять приходил горбатый дворник с Вишневой, выпытывал все у нашего дворника — как да что? Говорят, и о тебе спрашивал... А вдруг шпик?
— Ах, какой там шпик!— сказал Пеэтер. Хотя Йоосеп, по-видимому, ничего не знал о его давнишних да и нынешних немного запутанных отношениях с Лонни, Пеэтеру все же стало не по себе.
— Ну, может, и не шпик, но лучше поостеречься, чем после жалеть. Бог попустит — черт возьмет,— молвил Йоосеп, у которого всегда имелась в запасе какая-нибудь подходящая поговорка, услышанная от песельника Каарли.
На всякий случай он раза два прошелся рубанком — чух-чух — по оконной раме и снова закрыл окно.
— Хватит, завтра при свете можно еще пригнать.
Йоосеп разделся, Погасил огонь и улегся на койку.
В комнате наступила тишина; так же тихо было и в соседней комнате — муж ушел в ночную смену, жена с детьми,
по-видимому, спала; тихо было и у дяди Прийду, через коридор, и в нижней квартире, у пароконного извозчика Ант- са Луковицы. Неумолчный шум ночного города, все еще доносившийся сюда, некоторое время отдавался в ушах Пеэтера, затем стал прерываться и погас. Усталое тело еще раз вздрогнуло перед забытьём и погрузилось в глубокий сон.
Пеэтер не знал, как долго длился его сон,— вернее, ему некогда было и подумать об этом, когда его разбудил резкий стук в дверь. Стучали негромко, но требовательно и непрерывно. Услышав стук, он в первый момент не мог ничего сообразить, голова туманилась от сна, а сердце уже сильно колотилось. Но тут же наступила ясность, мышцы напряглись, и, сбросив одеяло, он присел, а затем вскочил на ноги. Рука схватила со спинки стула одежду, пряжка поясного ремня звонко стукнулась обо что-то. Натягивая брюки, он почувствовал, как сама собой, против его воли, часто задрожала правая икра.
Стук усилился. Теперь проснулся и Йоосеп, встал и неслышно, крадучись прошел через комнату. Пальцы мальчика на короткий миг впились в кисть Пеэтера — Йоосеп подал знак, что он все понял, и неслышными шагами пошел обратно к своей койке. Только у самого Пеэтера сердце стучало так громко, что он боялся, не услышат ли его за дверью. Надевая пиджак, он вдохнул полную грудь воздуха, стараясь замедлить биение сердца, но сердце, не согласуясь с разумом, продолжало колотиться с прежней силой — оно попросту делало то, что обязано было делать в момент опасности:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135