— Мать тоже умерла.
— Значит, ты совсем один, круглый сирота?
— Нет, у меня брат есть, постарше. Он весной на конфирмацию пойдет.
— Значит, брат будет тебе опорой. Что ж, садись. Следующий: Луми Арнольд.
Пауль садится, и Лум встает. Но Пауль уже не слушает, о чем спрашивает учительница и что отвечает Луми. Он знает, что то, о чем знает весь класс, кроме учительницы, о чем знает классный руководитель и все учителя, он не сказал новой учительнице. И густой липкий туман вокруг него теснит его грудь, сковывает дыхание. Он не
в силах, он почти не в состоянии поднять руку, но потом, словно это делает за него кто-то другой, рука его резко вырывается вверх.
— Ну, кто там, за второй партой? Пауль Лайд?
Он встает. Это легче, нежели поднять руку: когда ученик поднял руку, учительница это замечает и произносит его имя, а это значит — он обязан, обязан любой ученик — встать. Но класс вдруг весь настораживается.
— Итак, Лайд? Ты что-нибудь недосказал?
— Моя мать умерла, это верно... но она умерла в Ватку. Она была... прокаженная.
И теперь, когда это сказано, пареньку, несмотря на напряжение в классе, дышится легче. А в классе так тихо, что слышно, как у кого-то падает на пол из парты ластик. Слышно даже, что ластик так и остается на полу, никто не пытается его поднять.
Новую учительницу слова, произнесенные учеником, погружают в раздумье. Она родом из восточной волости острова Сааремаа, там об этой болезни не очень-то слышно. Ее муж замещает в городе должность директора банка, так что они могут жить-поживать нехудо. После рождения сына она отказалась от педагогической работы — у самой дома ребенок, который нуждается в заботах и в материнском воспитании. Но она и не хотела бы отказаться совсем от своей профессии: муж лет на двадцать старше ее, кто знает, что еще можно ожидать в жизни. Поэтому она каждую зиму работает несколько месяцев временным учителем. Учительницы уходят на время родов в отпуск, учителя-заместители всегда нужны. Какое-то развлечение, да и профессию свою не забываешь. Но вот судьба привела ее в класс, где у одного ученика в семье была прокаженная. К тому же — мать. Хорошо, что он сказал сам. Правильнее было бы, если бы ей сказал это директор школы, но его нет на месте, он вызван в город по поводу плана нового школьного здания. После того как она проверит тетради этого паренька, надо тщательно вымыть руки. И тетради надо держать отдельно, особенно когда муж и ее малыш Арво приезжают из города в гости, чтобы они, тетради, случайно не попали в руки ребенка.
— Когда умерла твоя мать?
— Прошлой осенью.
— А брат твой здоров?
В ту же минуту учительница осознает, что не должна была бы спрашивать, но вылетевшие слова не вернешь.
— Кто же пустит брата на конфирмацию, если он...— Пауль зазанается, он не может произнести по адресу Яана «прокаженный»,— если он больной.
Паренек выговорил слово «больной» с таким ударением, что учительница застывает и, не моргая, смотрит на него. Она не спрашивает больше, когда заболела проказой его мать, отчего заболела, как распознали болезнь. Учительница не спрашивает ничего, только смотрит, уставившись на ученика.
Но поскольку учительница затронула Яана, Пауль, думая о брате и как бы смелея при мысли о нем, выплескивает слова, которые обычно не осмелился бы произнести:
— Сначала нас осматривали каждый месяц, а теперь два раза в год.
И тут его мужество истощается. Чтобы скрыть слезы, подкатившие к горлу, он садится за парту и что есть сил сдерживает себя, весь дрожа.
Учительница слышала и читала о трагедии прокаженных. О прокаженных говорится и в Библии. Новелла Айно Калласа о том, как заболел проказой рыбак из Сырве, входит в хрестоматию для чтения в этом, шестом классе. С проблемой проказы она столкнулась и в одной школе Ансекюлы, в четвертом классе. То были девочки-близнецы, почти на одно лицо, чей дядя оказался в лепрозории. Старательные, способные и красивые, двойняшки были как бутончики; робкие, они никогда сами не заговаривали о болезни дяди. А здесь, сейчас, в этих внезапных словах мальчугана какие-то необычные нотки...
Однако долг учителя относиться ко всем ученикам одинаково, ровно и с пониманием. Если бы мать этого ребенка умерла от какой-нибудь другой болезни... Долг учителя быть особенно внимательной и мягкой к сиротам... И учительница берет себя в руки, встает из-за стола, обходит кафедру, подходит к ученику, кладет руку ему на плечо. Он дрожит, как жеребеночек, которого впрягли в тяжелый воз.
— Ну вот, брат у тебя постарше, он тоже здоров, пройдет конфирмацию. Двое мужчин в доме — это двое мужчин.
— Конечно, здоров,— говорит Пауль. И потом почти со злобой: — А что вы еще хотите обо мне знать?
Он хочет прибавить, что недавно с убежденьем сказал врач: н и к т о не смеет их презирать, никто не смеет их бояться, никто от них не заразится. Но это уже чуть-чуть похвальба, и он не станет ее произносить. Да
и помогло ли бы, повтори он учительнице эти слова врача. К тому же он знает, что врач сказал это в утешение ему и Яану. Врачи не в силах искоренить страх перед проказой. Он и сам боялся Сальме Юласе и пытался скрыть свою боязнь, пряча страх за внешней смелостью.
Учительница возвращается к кафедре и садится за стол; Пауль пытается сдержать слезы. Учительница листает классный журнал, находит страницу, где выставлены оценки за полугодие.
— Пауль Лайд — отметки все хорошие, ни одной плохой или неудовлетворительной. Ты молодец. Я считаю, все должны уважать тебя. Ну как, старший по классу? Кто из вас старший?
Староста класса Аугуст Ныулик, высокий спокойный паренек, встает и говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41