О матери все директору выложил, а если ты сам какие-нибудь штуки выкинешь, что, тоже пойдешь признаваться директору?
— От школьного врача услыхал бы. Мы с Яаном под наблюдением врачей. Доктора должны друг друга извещать о нас. Два раза в год осматривают. Если увидишь что подозрительное на себе, должен сразу пойти сказать врачу. Люди должны и сами заботиться, иначе эту болезнь не одолеть.
— Все это потому, что ты сейчас себя считаешь здоровым. А когда что-то пристанет, не будешь так уж горячо заботиться и думать о других.
— Вот я и говорил директору, а если что пристанет ко мне, я, может, не осмелюсь сам идти к врачу... Чтобы другие были предупреждены заранее.
— Разве что этак,— говорит Лийза, беря утюг и раздувая его, так что зола и дым вылетают из трубы.— Да, это так, но... нешто каждый должен свой уголь раздувать, свои болячки трогать...
Что хотела сказать этим Лийза, Пауль не понял. Он только сообразил, что сказано было не в похвалу ему. Но и прямой хулы он ни сейчас, ни впоследствии не почувствовал в словах хозяйки. Разве что о болезни своей матери он не умолчал, «раздул угли» какие-то. Но это был его долг. Ему было невыносимо думать, что директор узнает это от врача, а его одноклассники услышат от какого-нибудь разряженного, как торговец Мете, маменькиного сыночка. Как директору, объявил он сам об этом и старосте своего класса, неторопливому пареньку из Кырквере.
— Слушай, Лайд, почему ты держишься в стороне от других?— спросил его в первую же неделю староста.
— Моя мать умерла в прошлую осень в Ватку, неохота с другими сближаться.
В хараской школе впервые говорить о матери было ужасно тяжело. Теперь же, когда он считал это своим долгом, было тоже тяжко, но не так, чтобы это повергало в отчаяние...
Староста класса был прав: он не дружил с одноклассниками. Но ему было по душе, когда другие ученики искали его общества. Это бывало, когда кому-то хотелось, чтобы ему подсказали во время контрольной работы. Ничего лучшего нельзя было и представить, чем взгляд Тапурлы Тони, брошенный через ряды парт: «Пауль, помоги!» Но чтобы действительно помочь, приходится заранее перерешать дома все задачки по математике, которые в книге, а не только те, что учитель задаст на следующем уроке. Ведь никогда не угадаешь, какие уравнения дадут во время контрольной работы.
Не он единственный в классе зубрил все задания, но едва ли кто другой делал это так старательно и последовательно, изо дня в день, неделя за неделей, из класса в класс. К тому же его голова вряд ли была самой светлой, когда речь шла о таких предметах, как математика и физика. Но именно в этом и Тони, и другие ждали его подсказки. Прээдик Каазик, рыбацкий сын из Сырве, схватывает математику на лету, но ему неохота возиться с этой «пустяковиной». Пауль же возится и понемногу начинает даже любить этот «холодный» предмет. Языки, которые запоминаются легче, не так для него понятны. Но все больше приковывают его внимание история, естествознание, вероучение и география. Помимо обычного школьного курса он прочитал все, что можно было найти по этим предметам. А самым блаженным для него было сидеть за пианино в музыкальном классе. Что из того, если учительница фортепьяно, хрупкая молодая барышня, сердится на то, что у него жесткие, негибкие пальцы? Что из того, если у двух девушек, которые брали уроки музыки и у которых дома есть пианино, пальцы так и скачут по клавишам и флейты поют в руках? Смог бы играть и он, будь у учительницы терпение. Уроки начинаются утром, в восемь, но уже в шесть приходит уборщица и открывает двери школы. Почти два часа можно утром сидеть за пианино, он никому не мешает, и — пальцы уже бегают по клавишам.
Помимо школьного врача, перед которым он должен стоять осенью полуголым, его два раза в год основательно осматривает городской врач по кожным и половым заболеваниям. Половые заболевания и — проказа? Первыми заболевают, считает Пауль, легкомысленные люди, для которых нет ничего святого, а проказа... какое было касательство у матери к половым болезням! И все же от кого-то она заразилась... Не от отца ли?! Отец плавал на корабле в южных странах, бывал на пристанях, а там такой хворью болеют гораздо больше, чем здесь. Отчего заболела мать, не знает никто и никогда уже не узнает. Одно наверняка: он не должен вести половую жизнь, тогда и болезни не надо будет бояться.
То ли из-за подсознательного страха, то ли еще по каким другим причинам он становится зрелым лишь тогда, когда иной сверстник уже предстает перед судом для уплаты алиментов. Но и у него ломается голос, и он уже не мальчик, а молодой человек. И природа сама ослабляет напряжение: порой по ночам он видит во сне очень большую женщину, с которой спит. А однажды ему снится даже Тапурла Тони...
Совсем иначе протекает жизнь брата, Яана.
Дядюшка Нээме не разрешает Яану сменять участок Мяннйку на облигации или взять деньги в долг под залог, чтобы купить боттенгарн и лодочный мотор и приняться за рыбную ловлю. Но Яан глядит в оба, читает все объявления, что появляются в газете, и когда из-за своей беготни за юбками прогорает в дым засольщик кильки Тагавере, Яан за бесценок покупает на аукционе старый лодочный мотор, который испортился еще год назад и теперь ржавеет в сарае. Яан привозит мотор на своей парусной лодке в Весилоо, переносит к дому, перебирает все болты и гайки, собирает снова, но мотор не заводится.
— Выброшенные деньги,— говорит дядюшка Нээме.
Яан сопит, но сдерживается. Приносит книги из хараской библиотеки, проверяет проводку, магнето, карбюратор. Люди сделали мотор, значит, и завести его должен человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41