Он берет себя в руки и пытается подвести итоги событий этого дня, но выпитое вино смежает глаза, глаза трезвенника.
Никогда еще Пауль Лайд не спал в столь уютной комнате для гостей и никогда не видел такого кошмарного сна, как на этой кровати красного дерева.
Он залез на крест церковной колокольни в Харе и говорит оттуда проповедь: «Придите ко мне все страждущие и обремененные, и я успокою вас!» Ему же самому неспокойно, потому что огромная толпа внизу принимает его слова буквально. Как полчище муравьев, лезут люди по лестницам колокольни и крыше. Среди прочих он узнает кое-кого из прокаженных, которых он ходил благословлять в Ватку. Здоровые держатся от них поодаль, и чем выше карабкаются люди по лестницам и крышам, тем больше среди них прокаженных. И вот уже руки прокаженных хватаются за крест, чтобы подтянуться и стать рядом с ним... И в эту минуту он просыпается.
Он пытается снова заснуть, но едва глаза закрываются, повторяется то же видение, будто отрывок из фильма, который снова прокручивают на экране. И теперь уж он не может смежить веки. Он не верит сновидениям, но знает, что всему своя причина, знает, что «без божьего соизволения не упадет и волос с твоей головы» и никакое сновидение не придет тебе в голову. Или, как говорит Спиноза, в душе нет никакой свободной воли, ее заставляет желать что-то — та или иная причина, которая в свою очередь обусловлена другой причиной, а та в свою очередь еще третьей, и так до бесконечности.
Он считает, что достаточно искушен в психологии, чтобы объяснить себе сновидение, однако же не может схватить сути. Ему вспоминается сон фараона, притча о семи тощих и семи тучных овцах, но и фараон не помогает ему найти толкование сну, не помогают и мудрецы халдейские; лишь израильтянин Иосиф сумел все истолковать. Но где ему искать здесь, в комнате для гостей, на хуторе Тапурла, да еще в полночь, мудреца Иосифа...
Его мысль коснулась пастора Танга, который понимал его и все последние годы торил ему дорогу. Но пастора Танга уже нет в Эстонии, старый Танг уехал к дочери в Австралию и, пожалуй, там останется. Лишь за два дня до отъезда старый пастор доверил ему, молодому пастырю прихода Хара, свою истинную историю, скрывавшуюся под внешней мирской оболочкой.
Пастор Танг родился в приходе Саарде и после окончания университета занял там же место церковного пастыря. Он долго был счастлив в браке, но вскоре после серебряной свадьбы супруга его умерла. Умерла, как говорили люди, от сердечного приступа, на самом же деле сама, своей рукой лишила себя жизни, чтобы избавить свою дочь и мужа от распространенного в народе страха перед проказой, чтобы они не стали жертвами этого страха. Да, жена пастора Танга заболела проказой, но друг пастора, врач, не раскрыл служебной тайны — ему не пришлось помещать в колонию супругу Танга, которая, чтобы утолить боль, «нечаянно» приняла слишком большую дозу люминала. Их дочь, знаток английской филологии, поехала в Австралию и вышла там замуж; и дочь сама, и дети ее здоровы. Танг после смерти жены выставил свою кандидатуру на место пастора здесь, в отдаленном прибрежном приходе, и тоже здоров; при малейшем сомнении он ходит на прием к тому самому врачу-другу, который обнаружил болезнь у его жены. Жизнь клонилась к закату, и он, старый пастор, не чувствовал вины ни перед самим собой здесь, на родине, или на чужбине, ни перед людьми, ни перед богом, что он скрыл истинную причину смерти жены. Но не вернее ли и не нравственнее ли поступать так, как это сделал его молодой коллега — не скрыл болезнь матери даже тогда, когда откровенность стоила ему места школьного учителя?.. И потому старый пастор стал уважать его, Пауля Лайда, потому помогал ему, когда он учился в Тартуском университете, потому предложил поставить его своим преемником здесь, в Харе. В самом деле, без отеческого заступничества он, Пауль Лайд, вряд ли прошел бы на должность приходского пастора — вот и теперь еще, на выборах, против него было немало голосов. Многие богатые прихожане были за другого кандидата, который получил лишь на две сотни голосов меньше. Сейчас, спустя год, дело, конечно, изменилось — сейчас он спит в комнате для гостей на самом хуторе Тапурла.
Но он же не спит — он ворочается на этой кровати красного дерева и не может заснуть. «Придите ко мне все страждущие и обремененные...»
И они приходят, но куда ему их девать — не для всех хватает места и наверху, на кресте колокольни, и в двух- трех кроватях красного дерева в городке Харе. Они приходят даже издалека, из соседних волостей, по воскресеньям, только бы послушать его проповеди. И кое-где в приходских церквах пустуют места, в городке же Харе церковь
набита до отказа. Пробст, отец благочинный, сказал о нем доброе слово; в «Голосе христианина» редактор газеты, один из вождей христианской партии, недавно намекнул, что в следующие выборы он, Лайд, может стать кандидатом в депутаты парламента от здешнего округа. Его слова идут от сердца и затрагивают сердца; возможно, он пройдет в Государственное собрание. Но те, кто отдаст ему свой голос, сами не пройдут в парламент. В Государственном же собрании задают тон главным образом те, кто спокойно спит на кроватях красного дерева, не такие, как он, который ворочается и никак не уснет в их постели.
И зачем он лежит и ворочается с боку на бок здесь, на хуторе Тапурла, почему не спит спокойно в простой кровати, где его будила рано утром Лида?..
Тони? Вечером Тони его заворожила, но после недавнего сновидения в него закралось горькое сомнение. Да, конечно, Тони всю жизнь была желанной, и в мальчишескую пору, и в гимназии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41