Продай он сейчас Пааделайд Пиксам и Ряхкам, а вдруг они по наущению портного вознамерятся в Канаду и в свою очередь продадут Пааделайд совсем чужим — скажем, русским или шведским рыбакам. Он, Маак, этого не хочет, он теперешними арендаторами доволен. Эстонцы и немцы долго жили вместе на этой земле, немцы принесли сюда культуру, и, по его, Маака, разумению, эстонцы и немцы могут вечно жить здесь, в еще большем взаимопонимании. Не заявись сюда из Канады портной подстрекать людей, он, Маак возможно, давно бы уже продал им насовсем этот прекрасный островок, в который его арендаторы вложили столько труда и забот, теперь же он не решается этого сделать.
Хотя многие видели насквозь хитрости барона, но были и такие, кто вспомнил про времена вероотступничества и начал сторониться Элиаса. Когда-то старый Маак из-за того, что холопы переменили веру, отнял у них в деревне Лахтевахе арендованные подворья, кто может помешать молодому Мааку теперь поступить так же с Пааделайдом. Если только то, что у других кошельки окажутся не способными выплачивать за этот каменистый клочок такую ренту, которую платят пааделайдцы.
Если бы барон продал им насовсем Пааделайд! Желание это, мысль эта, стремление к этому были для Пиксов и Ряхков будто вторым солнцем в небе. Будь их земля как скала у них под ногами, откуда бы их никто не смог согнать, чего бы только они не сделали! Уже теперь трехкомнатный с верандой и большими окнами дом у Тюсспиксов не уступит иным хоромам в поселке Панкранна,
а уж они-то видели, в каких домах живут люди в Риге и Либаве,— по деньгам и здесь, в Пааделайде, можно возвести дома краше и удобнее! И постепенно, закручиваясь и заворачиваясь, гнев их начал обращаться против Элиаса, который с привезенным из чужих земель евангелием — опять, по-своему, новой верой — ходит тут и дурачит их. Вот пусть сам портной и будет этим бедным грешником! И пусть убирается со своим Виллемом и его евангелием обратно в Канаду! Нечего их в это впутывать! Их труд и заработки показали, что они сами, без веры магдебургского подмастерья — который к тому же был плодом греховной связи — могут жить по-человечески. Только бы получить насовсем Пааделайд...
И двери здешних домов если и не закрылись перед Элиасом на замок — замки пааделайдцы на двери не вешали,— то порядком притворились.
С той поры, как себя помню, с трех-четырех лет, двери нашего дома были всегда открыты перед Элиасом, мой отец, в общем-то человек немногословный и дома мало бывавший, считал старого дядю не только своим ближайшим родичем, но, насколько позволяла разница в возрасте, также и другом. Не советчиком. Советы мой отец чаще всего любил сам давать, а когда они у него иссякали, то советовался в житейских вопросах со своим тестем, моим дедом Аабрамом. С ним у них была общая ладья и работа, а через Рахель, мою мать, все равно что одна семья, общая радость и забота. Наши — пихланукаские и дедовы — оокивиские двери всегда были распахнуты перед Элиасом, хотя Аабрам и не разделял кое-какие мысли «Евангелия бедного грешника», такие, как о снисхождении к падшей женщине. Халлькивиская дверь оставалась для Элиаса притворенной, в двух других старых пааделайдских семьях — едва открытой.
Зато в двух новых семьях, у которых было так мало земли, что на ней еле помещались домишки, а приливное море вымывало из фундаментов известковый раствор, на него смотрели чуть более благосклонно, особенно азе- меские. Здесь стояла мелочная лавка накиского Пээтера, вернее, Пээтера Адрамадруса. Сам Пээтер оставался лишь продавцом, лавка была общинной. Прежний аземеский хозяин, Таккпикс, совладелец четырехсаженной ладьи «Родной остров», сгружая камни, свалился в либавском порту вместе с тачкой в реку. Тачка зацепилась за пиджак, и когда ее вместе с ним вытащили из воды, вернуть мужику жизнь уже не смогли. Сноровистый, небольшого роста
мухумец Адрамадрус сосватал бездетную вдовушку, получив и ее наследную ладейную долю, года два продержался на перевозке камней, потом остался при доме. Оборот у лавки был небольшой, но Пээтер Адрамадрус был мастер на все руки. В комнате у него стоял столярный верстак, в конце бани была маленькая кузня, он подбивал женщинам башмаки, чинил мужикам часы — на море они были вместо хронометров — и исправлял компасы. На «Родной остров» вместо себя сторговал исполу дюжего Васселя Вилльпикса, с того же Пааделайда, пякааземеского, у которого двора-то истинного не было — угловые камни хибары вполне могли сойти и за межевые знаки. Дюжий Вассель жил вместе с двумя старыми девами, своими сестрами, которые, как считали пааделайдцы, обе были чокнутые. Поговаривали, что и сам Вассель не совсем в уме — он бы, не долго думая, отправился в Канаду, лишь бы знать, что получит там большой клочок земли.
Туулеалузский Прийт Сюда, видно, какой-то дальний родственник сааремааского композитора Пээтера Сюда, был на Пааделайде тем человеком, кто больше других взвешивал все за и против «Евангелия бедного грешника» и переезда в Канаду. Будучи в годах и вдовцом, он перебрался из Хярмакюла на Пааделайд примаком к вдовице и, как и прежде на Сааремаа, принялся учительствовать. Школы на Пааделайде не было, да и сколько там этих ребятишек на несколько семей, около дюжины, не больше, их он собирал по осени в просторной туулеалузской комнате и учил тому, чему в те времена обучали в деревенской школе,— Библии и катехизису, счету и чистописанию, чтению и пению, немного истории и географии. Жалованье было ничтожно, часть его выплачивала волость, другую — от себя — собирали родители, но Прийт не бедствовал — его жена имела долю в трехсаженном «Пааделайде», и было это весомее учительского жалованья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65