Юлчи поискал глазами своих друзей: Каратай яростно орал что-то в толпе джигитов, Ораз ожесточенно бросал камень за камнем в окно канцелярии,— ни тот, ни другой не услышали его призыва. Увидев неподалеку группу мужчин своего квартала, Юлчи решил позвать на помощь их.
Пробиваясь сквозь толпу, джигит вдруг остановился: среди множества женщин он увидел девушку. Она то приподнимала чачван, то вовсе отбрасывала его, вставала на носки, озиралась по сторонам. На ресницах ее жемчужинами блестели слезы. При первом взгляде Юлчи показалось, что он видит Гульнар: овал лица, разрез глаз, тонкие изогнутые брови — все напоминало ему любимую. Джигит закрыл глаза и даже покачнулся — в сердце его будто вонзилось что-то острое, грудь залила волна скорби.
«Гульнар, возлюбленная моя! Нет тебя. Нет тебя на этом празднике народном, празднике джигитов!»
Со всех сторон послышались новые взрывы криков и возгласы:
— Полицмейстер! Казаки!.. Не теряйтесь, джигиты! Бейте их, удальцы!
Юлчи метнулся к передним рядам, увидел полицмейстера, стоявшего на крыльце в окружении казаков.
Полицмейстер Колесников пытался говорить, но в ответ ему загремел грозный клич:
— Бей тирана!
Десятки рук протянулись к полицмейстеру. Он выхватил револьвер. Казаки дали залп, вслед поднялась беспорядочная стрельба. Сразу упало несколько убитых и раненых, но восставшие все рвались к крыльцу.
Юлчи ринулся на высокого бородатого казака, оглушил его ударом кулака, одним рывком выхватил у него клинок. Поднял высоко над головой горевшую белым пламенем шашку, бросился за убегавшим в канцелярию полицмейстером.
Вдруг, будто схваченный судорогой, джигит застыл на мгновенье, потом, все еще крепко сжимая клинок, согнулся и медленно опустился на землю.
Немного погодя он открыл глаза. Над ним — чистое голубое небо, яркое солнце; как сквозь глухую стену слышен шум толпы. На дерево напротив взбирается какой-то мужчина. Юлчи узнал в нем Ораза—киргиз обрезал телефонные провода...
Страшная боль пронизывала все тело джигита, но он еще кипел гневом, пытался бороться. Крепко стиснув зубы, опираясь на руки, он оторвал голову от земли, приподнялся, но в глазах у него потемнело, и он свалился снова...
Юлчи лежал, обливаясь кровью, но не терял сознания. Душой и мыслью он был с восставшим народом. В ушах его торжественной музыкой звучал грозный ропот толпы — это были гневные голоса многих тысяч братьев, отцов, матерей, грудью вставших против баев, против всех тиранов и насильников.
Кто-то подошел к нему, погладил рукой лоб, позвал:
— Юлчи-бай! Лучше бы мне умереть, твоему брату! Эх, друг, старый мой друг!..
Джигит открыл глаза — над ним склонился Каратай.
Каратай и Ораз подняли Юлчи; с трудом выбравшись из толпы, быстро зашагали прочь. В квартале Диван-беги они вошли в какой-то заброшенный двор и осторожно уложили Юлчи в полуразрушенной лачуге.
—- Друг, ну как ты? Воды дать?
Вопрос Каратая остался без ответа.
Юлчи был мертв...
Каратай прикрыл лицо друга поясным платком. Ораз снял и расстелил халат, на него уложили тело. Каратай ножом разрезал окровавленную рубаху, обнажил грудь Юлчи: на левой стороне вокруг раны густо запеклась кровь...
До наступления темноты друзья в горестном молчании сидели на безлюдном тихом дворе. Потом Ораз отправился к знакомому арбаке-шу, вернулся на арбе, застеленной несколькими снопами рисовой соломы. В темноте они уложили Юлчи на арбу, прикрыли соломой и с большой осторожностью поехали к бабушке Саодат.
Унсин, слышавшая о восстании, о стрельбе, об арестах, опасаясь за брата, под вечер прибежала с сынишкой Каратая на Тахтапуль. Бабушка Саодат, вместе с другими женщинами ходившая к полицейскому участку, подробно рассказала девушке о событиях Обе они очень беспокоились за Юлчи.
Неожиданно во двор вбежал Каратай. Беспокойно оглядываясь Нспад, кузнец скороговоркой предупредил:
Пожалуйста, прошу — не поднимайте голоса! — и снова скрылся.
Женщины застыли, предчувствуя беду. Но только когда внесли Юлчи и уложили на подстилку, они поняли страшную истину.
Каратай послал Ораза за Шакиром-ата, а сам остался в хибарке Он сидел неподвижно, лишь время от времени поднимая голову, чтобы унять женщин, если они начинали громко плакать.
При свете лампы Юлчи лежал такой же спокойный, гордый и красивый, каким был при жизни. Глаза, казалось, вот-вот откроются, губы зашевелятся, и он заговорит...
Унсин рвала на себе волосы, до крови царапала щеки. Но разве это могло хоть чуточку облегчить ее страдания? И разве могли слезы омыть сердце, залитое скорбью?
Обнимая любимого брата — ее друга и единственную опору в жизни, Унсин прижималась щеками к кровавой ране. Не действовали на нее ни уговоры Каратая, ни ласки старухи. Девушке казалось — ее жизнь не стоит и одной минуты жизни брата.
Пришел Шакир-ата. Каратай с Оразом отправились на кладбище. На случай, если бы могильщик отказался ночью копать могилу, они захватили с собой кетмень.
Шакир-ата, опустившись на колени у изголовья Юлчи, долго и горько плакал. Потом обратился к Унсин, по-отечески ласково погладил ее по голове.
— Доченька моя, родная, доченька! Не убивайся так. Ты умница, девушка, поймешь: смерть Юлчи — не простая смерть. За кого пролил кровь твой брат? Не за себя — за народ, за всех обиженных и обездоленных кровь свою он пролил. Эта кровь самая чистая, самая благородная. Это — священная кровь!.. Доченька, брат твой был мужественным джигитом. Честным джигитом. И он честно и мужественно умер. Кровь Юлчи не пропадет даром. Потом ты поймешь, доченька. Придет время, я умру, а ты вспомнишь и скажешь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110