— обрадовался он и протянул для приветствия руку.
Джура, окинув внимательным взглядом коня, затем фаэтон, спросил:
— Когда купили? Конь мелковат, кажется.
— Говорят, недавно. Я первый раз выезжаю. До этого, наверное, Ярмат-ака гонял.
— Скверное это занятие. Будешь скучать, томиться, поджидая хозяина, дрожать на холоде как осенний лист.
— Куда это мы приехали? — поинтересовался Юлчи.
— О, это «седьмое небо». Сюда не каждый может попасть...— Заметив недоуменный взгляд Юлчи, Джура прибавил: — Здесь то самое место, где наши молодые баи развеивают отцовские денежки...
— Ну, что закажем? — спросил Салим-байбача.
— А что покрепче. Я —за коньяк,— ответил хлопковик Джамал-бай.
— Нет, я пью красное,— возразил Салим.
Джамалбай, заскрипев стулом, пошевельнулся грузным своим телом, оперся мясистыми руками о стол, покрытый белой скатертью, склонился к Абдушукуру:
— Таби шума1? Говорите, Абдушукур!
— Я...— засуетился Абдушукур.— Я и сам не знаю, что мне больше подойдет. Доктора предписывают мне коньяк. Пусть будет коньяк.
Салим-байбача пошутил:
— Вы всегда чокаетесь с Джамалом-ака. Составьте хоть раз компанию мне — пейте красное!
— Человек этот — мой благодетель и наставник,— серьезно ответил Абдушукур.
— Интересно! Каким это образом безграмотный человек, не умеющий поставить своей подписи, может быть наставником такого ученого человека, как вы? — хитро прищурил глаза Салим.
1 На это всего-то вы и способны?
Абдушукур улыбнулся.
— Из истории известно, что многие святые были людьми неграмотными. Даже пророк наш не был умудрен грамотой, Салимджан!
— О, Абдушукура не переговоришь, его сам бог скроил для разговоров,—отдуваясь, рассмеялся Джамалбай.
Официант принес коньяк и красное вино, а немного погодя подал шашлык по-кавказски.
С каждым выпитым стаканом все больше краснели лица приятелей, живей разматывался клубок беседы.
— Пейте, Салимджан, пейте, Абдушукур! — воскликнул Джамалбай.— Короткую жизнь на этом свете надо провести как можно веселее и слаще. Вчера мы малость сыграли в карты, а потом здорово выпили. Так я обскакал там даже одного московского фабриканта — выиграл у него четыре тысячи и в выпивке оставил далеко позади, ей-богу! Он все удивлялся: «Неужели, говорит, мусульмане так пьют? Ну-ка, пейте, пока, как говорится, не остыло».
Абдушукур, довольный тем, что он сидит в ресторане, доступном только богачам, на память начал читать по-персидски рубай Омара Хайяма.
Вина! Чтоб даже прах мой — даже он! — Был винным ароматом напоен. Чтоб путник, у моей могилы проходя, Был ароматом винным опьянен!
Заметив, что его собутыльники не все поняли, Абдушукур поспешил разъяснить им смысл рубай. Джамалбай похвалил:
— Очень занятная песня! Только почему вы сложили ее по-таджикски, а не по-своему?
— Извините, это не по-таджикски, а по-персидски, и не песня, а рубай... Рубай поэта Омара Хайяма,— ответил Абдушукур.
— Ах, вон как! — рассмеялся Джамалбай.— Ну, разумеется, для вас сложить что-нибудь похожее так же трудно, как выжать воду из камня. Но вы, мулла Абдушукур, все же попытайтесь, может, что и получится...— Джамалбай передохнул, опрокинул в рот стакан коньяку.— А он, видно, получше меня пьяница был, этот таджик, как его... Омар Бахрам, кажется?.. Ну ладно, ладно, я немного ошибся. Пусть будет Омар Халлам. А вот вы только и умеете: «Откроем глаза! Будем наслаждаться в цветущем саду науки! Срывайте с глаз завесы невежества!..» А у кого из нас глаза закрыты этими самыми завесами! У меня? У Салимджана? У Хакима-байбачи? Да и все наши баи разумные люди. Они потому и разбогатели, что у них ум есть. Не так ли, Салимджан?
— Глаза у нас открыты, Джамалбай-ака, верно,— вмешался в разговор Салим-байбача.— Но все же между грамотным, ученым купцом и неученым есть разница. Грамотный бай сам разбирается во всем, редко ошибается в делах.
— Это, пожалуй, правильно,— согласился хлопковик.— Взять в пример хотя бы меня. Дела у меня идут неплохо, но в правилах коммерции я разбираюсь мало. Законов не понимаю. Затвердил, встречаясь с русскими, десяток мудреных слов, их в случае чего и пускаю в дело. Детей своих мне хотелось бы учить, да боюсь, не пошатнулись бы в вере.
— Джамалбай-ака,— прищурил пьяные глаза Салим,— если крепко держаться веры ислама и бережно хранить в сердце установления шариата, можно учиться современным наукам, и никакого вреда от этого не будет. Вот сын Саидалима-ака учится в большой школе, называют ее гимназией. И ходит он в школу в фуражке. Вы понимаете: в фуражке!
— Не может быть! — заиграл белками глаз Джамалбай.— Чтоб сын мусульманина и носил фуражку!
— Носит, это я хорошо знаю. Но зато дома он не пропустит за день ни одного из пяти намазов.— Салим поднял стакан.— Выпьем!
— Апельсинов, коньяку!
— Бутылку марсалы!
Абдушукур легонько тронул хлопковика за плечо:
— Разрешите, Джамалбай... одну минуту. Хочу дать маленькое пояснение... Я уже много раз говорил вам, хотя, к сожалению, в разъяснении моих истинных намерений еще не имею должного успеха. Главная идея вашего покорного слуги такая — повторяю это еще раз: наши баи, баи-мусульмане, должны полностью завладеть национальным капиталом. Иначе говоря, вся торговля в Туркестане должна быть в руках наших баев. Пусть они сами отправляют отсюда свои товары в Москву, в Варшаву и другие города и сами же привозят товары оттуда. Я хочу сказать: надо прижать хвосты всем посредникам — еврейским и русским купцам. Но, чтобы добиться могущества национального капитала, Джамалбай-ака, необходимо знать экономические науки. Необходимо быть сведущим во всем, не отставать от веяний времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110