После этого невесту со двора провели в просторную комнату, передний угол которой был отделен белым пологом. Здесь женщины разделились на два стана: сторона невесты встала у порога, сторона жениха — перед пологом. Оба стана готовились к борьбе. Согласно обычаю, с обеих сторон вперед вышли «богатыри»: со стороны невесты, перевязавшись поясом1, выступила приземистая, круглая, как ступа, женщина, незнакомая Нури, со стороны жениха — сваха, высокая, мужского склада, здоровенная старуха с пучком жиденьких серых волос на подбородке. «Богатыри» закатили рукава, схватились за руки. Им на помощь бросились остальные; тянули каждый в свою сторону, цепляясь вожакам за пояса, за полы. Комната наполнилась шумом, выкриками, смехом. Если у кого-нибудь срывались руки, все остальные теряли равновесие и валились друг на дружку.
После того как обе стороны, потрудившись от души, достаточно показали свою стойкость, сторона невесты, уважая мужское достоинство жениха, начала понемногу уступать. Сторона жениха перетянула «противника» на несколько шагов. Тут по знаку свахи над головами женщин раскинули другой, огромный, почти во всю комнату, фаляк. Из-за полога, прикрываясь тяжелым парчовым халатом, вышел жених. Сваха тотчас провела его под фаляк к невесте. Жених схватил Нури за правую руку, крепко обнял за стан. Поднатужившись, оторвал ее от земли и затем, спотыкаясь на каждом шагу (видно, ноша была не по нему), скрылся за пологом. Здесь он осторожно опустил невесту на постель, покрытую плюшевым одеялом, а сам присел рядом, скрестив по-мужски ноги.
Нури казалась смущенной; она отвернулась, опустила голову, прикрыла лицо кисейным платком Жених — потому ли, что он стеснялся, или, может быть, ожидал от кого-нибудь знака,— сидел молча.
— Как жарко!..— будто про себя, тихонько проговорила Нури.
Жених обнял ее одной рукой, второй откинул платок, ласково прошептал:
-- Вы довольны, джаным?
Щуря глаз и кокетливо улыбаясь, Нури обернулась. С минуту она смотрела в осклабившееся, щуплое, с жидкими рыжеватыми усиками
1 Чиммат — покрывало, опускающееся низко на лицо личико своего суженого, затем медленно опустила голову и чуть приметно вздохнула...
Женщины, уставшие за время борьбы, несколько угомонились, шум в комнате стих, однако исполнение установленных обычаем правил проходило своим чередом: за «поглаживанием волос» следовало «гляденье в зеркало», затем «радость на родинах» и многие другие, и это служило забавой собравшимся чуть ли не до самого рассвета.
На следующий день, после оживленного, шумного завтрака, снова началось веселье. Во дворе ичкари стали в круг песенницы и танцовщицы. На мужской половине пировали и развлекались друзья и приятели жениха. Молодежь поглядывала через щели, а некоторые, самые нахальные байбачи, даже приоткрывали калитки ичкари и помахивали хрустящими кредитками, зазывая к себе танцовщиц. Старухи шикали на них, ругались, прогоняли.
Незадолго до полудня бородатая сваха вывела молодую невесту «на поклон». Нури в дорогой бенаресской парандже, серебром отливавшей на солнце, остановилась у порога и чуть склонила голову. Лицо ее было прикрыто десятком шелковых платков. Сваха положила на голову Нури правую руку и мужским басом, нараспев провозгласила:
— Ассалям, ассалям! Мухаммаду совершеннейшему салям! Биби-Фатиме салям! Четырем друзьям — сподвижникам пророка салям! Свекру, свекрови салям! Деверям старшим и младшим салям!
Так как свекор был болен, то из мужской половины двора вышел старший брат жениха. Все посторонние женщины отвернулись, прикрываясь кто платком, кто рукой. Брат, не глядя по сторонам, быстро прошел через двор ичкари, положил на голову невестки длинную сторублевую кредитку и так же быстро скрылся в калитке. Бородатая сваха ловко подхватила деньги, сунула их в карман и затем открыла Нури. Женщины вмиг расхватали платки, которыми было прикрыто лицо невесты,— все верили, что они приносят счастье. Свекровь осыпала невесту конфетами, серебром, и, пока ребятишки и взрослые чуть не в драку собирали их, старая сваха увела усталую, равнодушную ко всему Нури в комнату. V
Во дворе и на террасах было выставлено напоказ приданое невесты, которому дивились все гости. А в комнатах шло угощение — здесь блюдо за блюдом подавались кушанья, сладости.
Перед вечером Лутфиниса зашла проститься с Нури. Старуха с пер-ного же взгляда заметила, что дочь невеселая.
— Что с тобой, доченька? Ты будто не в себе? — спросила она с Iровогой.
Нури, стараясь сдержать готовые брызнуть слезы, попыталась улыбнуться:
Не беспокойтесь, айи. Это от усталости...
Лутфиниса, успокоенная, шепотом на ухо передала дочери несколько последних советов и направилась к двери.
V
Юлчи и Ораз, низко склонясь над ямой, заменявшей очаг, старались огонь. Они дули с двух сторон беспрерывно, чуть не касаясь вытянутыми губами дров, но сырые дрова только шипели, потрескивали и исходили клубами едкого дыма. Дыма было так много, что в нем терялся даже огонек чирака, обычно хоть слабо, но освещавшего жилище батраков.
Юлчи и Ораз задыхались, кашляли:
— Пуф-пуф...
— Пуф-пуф... Кха-кха!..
Шакасым лежал в дальнем углу, прижимая к груди сынишку, стараясь согреть его и усыпить. Он не выдержал и прохрипел из темноты:
— Задушил дым. Откройте дверь! Не подохнем от холода!
— Постой, разгорится же когда-нибудь этот проклятый огонь!
— Пуф-пуф! Ох, дым мне до печенок добрался!
— Довольно! Довольно, говорю, киргиз! — Шакасым закашлялся.— Ваши дрова не загорятся даже среди лета. Сейчас я раздобуду сухих.
На этот раз Шакасым а поддержал и Юлчи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110