Он солгал? Кому? Может быть, себе?
Помнится, когда-то давно, в день окончания школы, он в первый раз выпил. Все как будто было нормально, а когда очнулся, то увидел, что лежит возле коровника на навозной куче. Вот тогда тоже его мучил стыд. Он не подумал — где лежу, а пытался вспомнить, что же он натворил вчера? Перед глазами стояли кимешеки, как саваны. «Сплошные саваны. Белые саваны. Какой ужас!»
Потом узнал: он забрел в комнату, где старухи собрались разговеться после заката солнца, как того требует мусульманский пост, ходил по дастархану,— ведь казахи стелют скатерть прямо на кошму, разбил посуду.
Долго он не знал, куда девать глаза от стыда. Лучше б мне умереть! — желал он себе. Все это не забыто до сих пор. Как вспомнит, прошибает холодный пот.
Сейчас он проснулся в таком же состоянии, как и когда-то давно. Чувство какой-то неосознанной вины травит ; душу. Что я натворил? Что я натворил? Почему меня в такую душную ночь трясет озноб? У меня лихорадка? Откуда чувство стыда? Что я натворил, и сам не знаю. Он оделся. Зачем оделся? Куда собрался? Непонятно.
Толбасы, оказывается, не спал. Он кашлянул и сказал:
— Ты бы лег, Омар, уже поздно, едва ли она сможет ускользнуть от мужа.
Вот теперь и дошло до Омара, куда он собрался: он встал, чтобы пойти к Улмекен. Весь огонь в груди — стыд, сожаление, боль — все было связано с нею. Что-то неладное было в его сегодняшнем лихорадочном веселье. Похоже на вспышку жара в человеческом теле, прежде чем остыть навсегда, а может быть, это эйфория — неестественный взрыв веселья? Как же он весь день старался обмануть себя, ругал, предавал Улмекен, как же он не пожалел свою единственную, свою дорогую, свою любимую!
«Не сможет ускользнуть от мужа». Да разве дело в том, сможет или не сможет она сейчас уйти от мужа? Дело не в этом. Сейчас Омар пойдет туда, где он ее встретил днем. Зачем он пойдет? Непонятно. Но пойти надо.
Он пришел к реке. Тишина. Весь мир дремлет. Обкусанная луна, как единственный глаз циклопа, только она поглядывает за ним из-за темных ветвей. Пасть водоворота все так же ненасытна, с храпом и хлюпаньем, как обжора, сосет свой бок. Омар сел на крутой обрыв. Согреться так и не может. Вечер душный, а его трясет.
Вдруг он ощутил на себе чей-то взгляд. Он поднялся, посмотрел в сторону корпусов санатория и увидел, как кто-то вышел из-за ствола толстого дерева и шагнул к нему. Они побежали навстречу друг другу — он и она. Руки их сплелись в объятии, он ненасытно целовал ее, она что-то шептала и плакала. Прищурив единственный глаз, циклоп смотрел на них. Происходило что-то непонятное: или вода уходила в песок, или песок тонул в воде...
А после Улмекен опять плакала, умоляла:
— Прости меня, мой милый, я поступила по-бабьи, я обидела тебя, прости... Я хотела сделать тебе больно, чтобы ты возненавидел меня. Я тогда себя боялась... Женщина вынослива... Выносливее мужчины, но со своим сердцем ей не сладить... Тогда я хотела, чтобы мое сердце превратилось в камень. Но ты все-таки приехал ко мне, ты приехал за мной! Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю... Послушай, любовь не вечна. Жизнь человека коротка, а любовь еще короче... Но сущность любви намного глубже, чем сущность самой жизни. Любовь прекрасна не продолжительностью, а глубиной... Мы полюбили друг друга, и пусть это останется в наших душах как прекрасный дар. Плоть ненасытна... Кажется, я говорю лишнее... Но я должна сейчас сказать все, что думаю, потом уже такого не будет. Страсть — это еще не вся любовь. Если сравнить любовь вот с этой рекой, то страсть — вот эта яма, этот водоворот. Если в реке будет много таких водоворотов, разве реке не грозит иссякнуть? Отсюда и желание, отсюда и отвращение... Когда любишь, готов пожертвовать всем для другого... У тебя семья, дом... У меня тоже есть очаг, хоть дрова в нем лишь тлеют, но я поддерживаю огонек, поддерживаю.. А что делать? На чужом несчастье счастья не построишь... Вспомни, как говорят русские: везде хорошо, где нас нет... Сейчас нам кажется, что если мы сойдемся, жизнь наша будет лишь радостной и лучезарной. Это не так. Я ведь не ангел, а одна из земных женщин, которые носят юбки. Пройдет полгода, год, и ты поймешь, что я самая обыкновенная женщина, из мяса и костей, й тогда ты вспомнишь свою жену и скажешь: а какая разница между той и этой? Вспомнишь своего ребенка... Может, начнешь в душе упрекать меня, что я увела тебя от них... Нет, нет! Не возражай, я знаю, вслух ты не скажешь, но будешь так думать... да, будешь так думать! Пусть сегодня будет наша последняя прощальная ночь. Я пришла проститься с тобой, и ты простись со мной. Где бы ты ни был, я буду молиться за тебя. Только молиться! Помощницей быть не смогу... Люблю, люблю, люблю... Отпусти меня, сжалься и над моим полуживым мужем. Не заставляй меня испытывать то жар пламени, то холод льда. Прошу, оставь меня, иди своей дорогой...
Улмекен сползла к ногам Омара и обхватила его колени.
— Выполни мою просьбу. Освободи меня от себя, дай мне свободу!
Омар помотал головой, взял ее крепко за локти и поставил перед собой. Обнял:
— Нет!
Женщина опять опустилась на землю, вместе с нею опустился и он. Смотревший на них, прищурив единственный глаз, циклоп закрыл свое лицо облаками...
Потом Улмекен опять плакала, умоляла, уговаривала, причитала. Омар удивился. Он знал ее, но все же не думал, что она может так горевать. Она сказала:
— Когда просят, дают свободу даже рабыням... Уже светает, отпусти меня!
— Нет! —сказал Омар.— Не отпущу! Вот так, в объятьях друг друга; мы уйдем в другую жизнь.
— Отпусти меня, Омаржан, он сейчас проснется. Если не увидит меня рядом, начнет плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164