Дикая улица — это кость, застрявшая в горле горсовета и в его личном, Омара, горле. Омар словно давал интервью. Затем рассказал, сколько сил (вложил он в город Ортас за семь лет своего председательства. Омар не замечал, что все время говорит «я»; несколько раз вместо слов «городской Совет» он употребил личное местоимение. Улмекен отметила про себя эту особенность гостя.
— О-о! Немало моего труда вложено в город! — продолжал Омар.
Чего стоило, например, установление памятника на центральной площади, это>целая поэма, надо было найти скульптора, архитектора, здесь пригодились знакомые из . Алма-Аты; с каким трудом были добыты деньги на авторство, затем ему пришлось ехать в Ленинград, чтобы добиться установления памятника вне очереди. Омар рассказал, как проложил асфальтированную дорогу до целебных источников, обнаруженных в горах, хотя в области и были против, как телевидение транслировало торжественное открытие этой дороги, а он, Омар, все равно получил выговор; рассказал, как потом на чабанов, гнавших по этой дороге скот, свалился камень и Омар чуть из-за этого не попал под суд; потом рассказал, что однажды получил даже два выговора — за строительство самого красивого в городе кинотеатра.
— Я так считаю,— говорил он,— если уж строить, так строить навечно, ну и отпустил лишние средства. Мрамор, найденный в горах, раньше, чем заприходовать, пустил на стены и пол. «Откуда мрамор?» — «Из гор».— «Его же не было в проекте! Беззаконие!» — «Так ведь дармовой мрамор!» — «Горы — не наследство твоего отца! Пойдешь под суд!» Два года таскали по инстанциям, два года мучили. Но сами устали и прекратили эту волынку. Что теперь делать, не ломать же кинотеатр, я же ни грамма мрамора для себя не использовал. Зато наш «Шугла» теперь гордость всей республики, в проспектах для заграницы частенько печатают его фотографию. Ну и спрашивается, кто победил? Конечно, я! У меня много прозвищ в народе, знаю; ну что делать, пусть не поймут сейчас — поймут позже. Как меня только не называют: и «дорожник», и «строитель», и «садовод»; в подхозе построил два животноводческих комплекса, уж сколько надо мной смеялись, сколько критиковали! Бывало, придет в кабинет какой-нибудь неуч, сопляк и ну обвинять в нарушении финансовой дисциплины. Неандерталец!
Сначала Омар говорил с улыбкой, словно посмеиваясь над собой, но при последних словах он побледнел и глаза зло блеснули. Увидев физиономию Омара, Улмекен чуть не прыснула: ух ты, какие мы злые! Слово «неандерталец» создало в мыслях Улмекен целую картину. Она представила, что поймала дикого, покрытого шерстью человека, сбрила с него шерсть, надела белую рубашку, повязала галстук, посадила в кресло напротив Омара. А за столом, как раз напротив Омара, сидел ее муж, Досым, она посмотрела на него пристально, расхохоталась и, смущенная своей выходкой, выбежала на кухню.
Разия поспешила следом, глаза ее горели.
— Какой мужчина, а?! — сказала она с пылом.
— Отстань! — рассердилась Улмекен.— Раскрыть бы твою черепную коробку и посмотреть, наверное, весь мозг забит изображениями мужчин.
— И все-таки что ни говори, а хорош!
Бывает, что на скачках — байге — всадники, все время скакавшие по равнине, встречают предгорья, тогда они рассеиваются, каждый выбирая удобный для себя путь; а лишь только дорога опять станет ровной, они вновь дружно скачут один за другим. Так и беседа сначала текла по ровному руслу, однако Омар закончил рассказ, и первая основная тема этого вечера — тема личности Омара в Градостроительстве — иссякла; сидящие за столом, подобно всадникам, встретившим на своем пути препятствие, с полчаса говорили о том о сем, разбившись на групки, но пришло время для второй, главной темы — темы любви,— и все снова объединились, беседа стала общей.
Тему любви открыла Разия. Она решила привлечь к разговору Али, который сидел одиноко, словно жеребенок, потерявший в степи мать.
— Писатели обычно много пишут о любви,— сказала она, обращаясь к нему,— а вы много пишете о любви?
Али отрицательно покачал головой, прищелкнул языком.
— О так называемой любви я не пишу, поскольку в жизни ее нет, она бывает только в книгах.
Здесь-то и начался спор.
Али и Улмекен утверждали, что любви нет, Разия и Омар отстаивали обратную точку зрения.
Гости разошлись во втором часу. Омар вызвал из гаража машину, Мамыржан и Кадиша уехали с ним. Удалившись от дома на некоторое расстояние, Омар как бы между прочим бросил реплику:
— Зажиточно живут!
Мамыржан ответил туманно:
— Почему же не жить...— «Как хочешь, так и понимай мой ответ, но я-то знаю, на что ты намекнул».
Интересный человек, заключил Омар. Вспомнил, как Мамыржан -таращил глаза тогда, у него на даче, вспомнил его слова: «На глубине трехсот метров трупы не гниют»; вспомнил, как угрожал ему, Омару: «Хоть ты и начальник, а от смерти не спасешься», и улыбнулся. Забавный человек, присмотрюсь к нему, можно и поближе его держать...
— Посуду утром уберешь, давай ложиться,— сказал Досым, когда Улмекен перенесла посуду на кухню и вошла в спальню. Досым погасил свет и уже был в постели.
Улмекен разделась в темноте и тихонько улеглась на свое место. Натянув на себя приятную прохладную простыню, она с удовольствием закрыла глаза, ощущая жар своего обнаженного тела, его гибкость и притягательность. В это время она почувствовала, как, сопя, над ней нависает муж. В таких случаях она обычно представляла
себе кого-нибудь из понравившихся ей молодых мужчин, сейчас этим мужчиной был Мирас. Но облик Мираса расплывался, не проявлялся четко, вместо него вставал Омар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164