пока Али думал, откуда она берется, машина догнала огромный «ЗИС»— это пылил он. Шофер вел машину странно: она вихляла из стороны в сторону, не умещаясь на широком заасфальтированном полотне дороги,— пьяный он, что ли? Машина издала сигнал, словно конь заржал, прося уступить дорогу, но «ЗИС» не послушался.
— Фрайер! — заругался Конкабай.
В кузове «ЗИСа» грустно стояла пестрая корова, рядом пять-шесть свиней; корову обняла за шею старушка в красном сарафане, лицо у нее тоже было унылое, видно, совсем доконала машина, вышедшая из повиновения шофера. И вдруг Конкабай резко нажал на тормоз. Машина, взвизгнув, остановилась. С идущего впереди «ЗИСа» на асфальт слетела свинья, брякнулась на пузо, растопырив свои коротенькие ножки. Упала рылом назад, лежит себе, в глазах нет ни испуга, ни страха. Али подумал, что она, должно быть, все внутренности себе отбила, желудок, сердце, селезенку... Лежит, бедняга, бездыханная. Конкабай соскочил с машины и стал приближаться к свинье. Но вот чудо, свинья вдруг вскочила и, переваливаясь, подбрасывая высокий зад, опрометью бросилась бежать. Конкабай пустился было за ней, но куда там, не догнать! Пришлось прекратить погоню. Хлопнул себя по бокам и остановился. «Вот свинья, а!» — сказал он, снова усаживаясь в кабине.
Дорога опять стала кривляться-изгибаться. Конкабай ехал молча, иногда удивленно пожимая плечами, видно, поведение свиньи поразило его; задумался он крепко; наконец покачал головой, вздохнул и сказал: «Ох и хитрая тварь!» — «Кто?» — вздрогнул Али, пробуждаясь. «Свинья, говорю, хитрая!» — «Да!.. Правда!..» — отреагировал Али. «И большая ведь, как годовалый бычок... Как бы не погибла...— Конкабай опять задумался.— А сейчас бы продать ее рублей за сто — сто пятьдесят, а?» — «Что?» — не понял Али. «Свинья, говорю... А если заколоть и продавать на вес, то, может, и все триста!» — «Да уж, может, и больше».— «Больше вряд ли,— нараспев сказал Конкабай,— но мой сосед, Иван, вообще-то мог и больше дать».— «Ну ладно, из-за этой свиньи опоздали на паром. Теперь надо ждать...»
Паромом здесь называют большой пароход, издали притягивающий глаз сияющей белизной; пароход такой огромный, что можно подумать — это многоэтажный дом, плавающий на море. Машина, везущая свиней, кажется, успела погрузиться на него, во всяком случае, на берегу ее не видно.
Остановились на пустой пристани. Конкабай не выходил, сидел, облокотившись на руль, подперев голову руками, и напряженно думал, брови его сдвинулись, видно было, что сильные сомнения мучают его. Али медленно прохаживался по пристани.
— Эй ты! — услышал он звонкий голос Конкабая.
«Надо же, что этот идиот позволяет себе! «Эй ты!»
Разбить бы ему в кровь физиономию! Обозленный, Али все же подошел к машине.
— Что?
— Возьми два рубля из пяти, что ты мне дал.
— Почему?
— Дальше тебя не повезу. Возвращаюсь обратно.
— Не возьму...
— Не хочешь — не бери!
Машина заурчала и, резко развернувшись, помчалась обратно. «За свиньей поехал!» — горестно заключил Али
и остался стоять на пыльной пристани.
Какого только позора он не пережил потом! На последний рваный рубль, чудом забившийся в уголок кармана, был куплен билет на паром, а дальше Али мучительно добирался «автостопом»; не было транспортного средства, которое бы он не пытался остановить, не было водителя, которого бы не умолял. Его сжигал стыд, он ненавидел себя, клял на чем свет стоит свою глупость; если бы на другого так обозлился, то покалечил, наверное; а что он мог сделать себе самому, кроме того что неустанно повторял: так тебе и надо. Серое лицо, глаза налиты кровью, скулы обострились, можно испугаться одного вида: и пешком он шел, и на телеге трясся, а когда везло и его подбирала какая-нибудь грузовая машина, то радовался так, будто попадал на борт самолета. Наконец, когда солнце уже склонилось к западу, голодный, пошатываясь от головокружения, он прибыл в районный центр Кайынды. Здесь в райисполкоме работал его троюродный брат. Али разыскал брата, но не открыл ему своего бедственного положения. «Я сейчас сошел с самолета, еду из Таскала,— сказал он,— теперь надо бы добраться до аула, найди мне подводу».— «Хорошо»,— сказал Самалбек. Скрывшись за дверями райисполкома, он отсутствовал полчаса, потом вышел, расположился на скамейке, где дремал измученный Али, и, закурив, важно произнес: «Все улажено, удалось достать «бобик» директора маслопрома, сейчас подъедет».
Таким образом, до аула Али добрался на цвета чалой лошади машине, такие машины казахи называют «бобиками», на них обычно ездит начальство. Это немного возвысило Али в собственных глазах.
Аул Тоскей — центральная усадьба совхоза имени Чокана Валиханова, казахского ученого-просветителя. Он раскинулся на высоком берегу Большого Ирелена, одной из бурных рек Алтая. Здешние жители (в ауле дымят около шестисот труб) происходят из небольшого, но известного рода есентай. Когда-то здесь был аул казаха Даута, он состоял всего из пятнадцати — двадцати дворов, но постепенно сыновья Даута расплодились и разделились на три ветви-рода: байырлы, кайыр и есентай. Соперничество когда-то не давало покоя потомкам Даута, но теперь...
Сегодня был тот самый случай, когда роды байырлы и есентай должны были скрытно померяться силами; как говорят казахи, схватиться за пояса. Тут нужно учитывать такую тонкость: род есентай ловит каждое слово бригадира первого отделения совхоза—Конырбая. Брат же Али — заведующий складом Гали — опора всех есентаев. Так вот, этот самый Гали получил синяк под глазом от главного инженера Кокиша из рода байырлы, драчуна и забияки, по кличке Ударь и Свали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164