— Ой, какой позор, лучше умереть, чем еще раз пережить такой позор,— говорила двухсотлетняя бабушка Ульмес, моя посуду.
Гали мирно уснул, положив под голову кулак. А Али как лев метался по комнате, в которой его заперли, грозил кому-то, рычал и страшно ругался, потом бросил на свежеоструганный стол бумагу, ручку и начал писать. Писал он до тех пор, пока солнце не поднялось на длину аркана, в этом разъяренном состоянии он написал тридцать страниц, назвал очерк «Луч под землей» и подписался: Али Алтаев. Это был его новый псевдоним.
Злоба разрушает все, дробит даже камни, во всяком случае, добрые отношения между братьями она разбила. Младший, Жами, тщетно пытавшийся сыграть роль посредника, отчаялся и занял позицию нейтралитета. Что касается Али, то он решил всерьез пустить корни в ауле. В общем хозяйстве на долю матери приходилось восемнадцать овец и три коровы; Али, угрожая сейчас же уехать, вырвал у нее согласие на продажу половины доли. Он побрил голову наголо, надел кирзовые сапоги, подпоясался
1 Уважительное обращение к старшему по возрасту, но не старику.
широким ремнем и, как завзятый аулчанин, отправился на базар, погоняя овец и корову; ему удалось продать их там за шестьсот пятьдесят рублей, и этих денег показалось вполне достаточно для постройки дома.
По казахскому обычаю, жена старшего брата может дать прозвище братьям мужа; так в свое время Али нарекли Жертеспе и не напрасно: в работе он был похож на пулю, пущенную хорошим стрелком; поставив перед собой цель, он словно машина бил в одну точку, не зная усталости. Деловой, хваткий, Али сам начертил проект дома, сарая, летней столовой; сам свой проект утвердил, потом взял лопату и стал копать яму для закладки фундамента.
Али работал и ликовал. Все! Умер трутень, бессовестный торговец словами, умер делец Али Есентаев, никогда больше не воскреснет, пропади он пропадом! Оглянуться назад горько: все, что написано до сих пор,— прозрачная вода; не оставит следа ни в сердце, ни в уме. Стыдно сказать, чем раньше занимался Али. Подбирал одно к одному красивые слова, точно паутину плел; ходил задрав нос, воображал себя знатоком, забавлялся понятиями аллитерации, экспрессии. Ну и кто, кроме каких-нибудь академиков-языковедов, мог оценить эти упражнения? И ведь воображал, что знает жизнь народа, ораторствовал, выпячивался. Пустое это было дело. Чем такой писатель лучше паука, который, хоть и сплел красивую паутину, на деле всего лишь загрязняет угол дома! Все! Умер прежний Али Есентаев! И чтобы он, не дай бог, не воскрес, его надо как следует похоронить и сверху еще придавить большим камнем. А новый Али, Алитруженик, веселей! Крепче держи лопату!
Первые дни он еле дотягивал до вечера и замертво валился на постель; ладони покрылись волдырями, поясницу ломило — накапливалась усталость. Иногда ему становилось тоскливо, хотелось увидеть людей, пройтись по аулу, заглянуть в клуб, в магазины, но он не шел, был тверд как камень. Он знал, что ему, с его характером, нельзя ни на минуту оставлять задуманное дело, расхолаживаться; стоит только отвлечься, дать свободу мыслям, они, того и гляди, совсем свернут в сторону — тогда конец! Али ни с кем не общался в ауле, кроме чабана Жамалиддина, с которым когда-то вместе жил в интернате. В детстве они дружили, не разлучались, сидели за одной партой, вот только с ним иногда и позволял себе Али перекинуться парой слов.
— Бедняга,— сочувствовал ему Жамалиддин,— отдохни, ведь умрешь от усталости.
— Помоги, если жалеешь.
— Да нет, я не сумею,— вздыхает Жамалиддин и прищуривает свои хитрые голубые глаза, сидит себе и посмеивается.
Зато Жамалиддин помогал Али советом; он подсказал ему, где можно достать цемент, кирпич, лес — он знал все лазейки. Но очень скоро Али и с ним рассорился в пух и прах.
Случилось это так. Денег, вырученных на базаре, конечно, не хватило, и Али опять кинулся к матери, но та объявила протест, наотрез отказалась продавать оставшихся овец, тогда Али решил пойти работать ночным сторожем и сказал о своем решении Жамалиддину; однако тот охладил его пыл.
Во-первых, сказал он, сторожа, что работает в магазине, топором не вырубишь с его места: они вместе с завмагом ночью обделывают разные делишки, например, торгуют водкой по завышенной цене. Ведь никто не уступит, пока жив, осла, справляющего нужду золотом? Во-вторых, сторож сельсовета — человек пожилой, многодетный, тоже с работой не расстанется, а что касается гаража — то туда на пушечный выстрел не подпустит Гали,— и это в- третьих. Так сказал ему всезнающий Жамалиддин.
Но не сказал он только одного.
За аулом стоял длинный сарай, в котором содержали больных колхозных овец; всего около восьмисот копыт; овец считали за одну отару, а чабаном был Жамалиддин. Чабану по штатному расписанию полагался помощник- сторож, место пустовало, но Жамалиддин это скрывал, получая деньги за обе должности сразу. Однако нет ничего тайного, что бы не стало явным. О существующей вакантной должности Али по секрету рассказали, и он разозлился не на шутку. Ну и свинство, ругал он Жамалиддина, ах он собака! Сколько раз я в интернате делился с этим негодяем толокном, сколько раз защищал его от хулиганов! А теперь посмотрите-ка на него! Погоди, ты у меня узнаешь, как обманывать Али.
Он надел свой лучший серый костюм, обул замшевые
туфли, на белоснежную рубашку повязал нарядный, купленный за границей галстук и, гневно блестя глазами, двинулся к дому Жамалиддина. У Али созрел коварный план. Хватит, злорадно думал он, трудиться мне без отдыха, устрою-ка я себе отпуск, погощу недельку-другую у лучшего друга, пошучу с его женой-уродиной, приласкаю сопливых черноногих детей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164