— Что прикажешь делать? — Теперь Мусу можно сравнить с самолетом: летать больше нет сил, не хватает горючего, разреши приземлиться.
— Что тут сказать? Приехал отмечать сорок дней, отмечай как положено. Покойницу уважали все, даже дальние родичи-байырлы приедут; ведь если в обычные дни они грызутся между собой, это не означает, что, коли дело коснется еды и питья, они откажутся посидеть за одним да- старханом; тут все становятся казахами. Это как болезнь: придут и байырлы, и есентай, никого не оттолкнешь в грудь, никого не прогонишь. Здесь тебе не город, когда приходят только те, кого зовешь, здесь аул, а в степи законы другие.
— Все понятно. Во сколько же это обойдется? — У самолета кончается горючее, и он не может долететь до посадочной полосы; приходится обратиться к скупому Уренгею, бесконечно летать над аэродромом — не выход, согласен сесть, куда представляется возможность.— Итак, во сколько это обойдется, как ты думаешь?
— Подсчитать — так и немного. Во-первых, купишь и варежешь двух баранов, а во-вторых, купишь еще два ящика водки и два ящика вина. Вот и все.
— Я что — приехал сюда поить всех казахов аула?
— Хочешь — пои, хочешь — нет, но, насколько я знаю, в байырлы двадцать один бездонный колодец...
— Какие колодцы, что ты говоришь! Совсем с ума сошел?
— Я считаю мужчин, которые пьют.
— Гм... Ну пусть так. А ты что же, руки на грудь и будешь со стороны смотреть на все это?
— Почему со стороны? Старуха покойница тебе была тещей, а мне сестрой. Сахар, чай, сладкие булочки, баурсаки, лепешки —тоже немалые расходы, это я возьму на себя!
На краю аэродрома есть узенькая полоса; если желаешь, совершай посадку на нее. Пока не разбился вдребезги, летчик соглашается, и самолет садится.
— А где взять баранов? Может, сам продашь?
— О чем ты говоришь! Если бы у меня было что продать, разве я не зарезал бы какую-нибудь порядочную овечку на поминки сестры?
— Непохоже, чтобы твой двор вдруг опустел.
— Нет, конечно, но разве это скотина, посуди сам, так, ягнята-козлята несъедобные да телята-сосунки!
Если хочешь, можешь лететь дальше. У небесного хищника устали крылья, он не сопротивляется.
— Ну хорошо, укажи хоть направление, в котором мне баранов искать.
— Ну, это как сможешь. Хочешь — купи, хочешь — так возьми у брата своей жены.
— У какого брата? О ком ты?
— О Кошекбае. Кошекбае, сыне Биляла.
— Это ты про табунщика?
— Да, про него. Он сейчас с отарой за горой, на берегу озера Самар, на машине мигом доберешься. Поезжай к нему, привези оттуда баранов, а народ соберем послезавтра.
— А какая туда дорога? Машина пройдет?
— Дорога отличная, пройдет как миленькая.
— Только ты сам поедешь с нами!
— Это еще зачем?
— А как мы найдем?
— Аспанбай дорогу знает, дадим его вам.
Небесный хищник теперь готов охотиться за мышью.
Аспанбаю повезло, он избавился от курятника. «Я с ума сойду, если останусь в этом доме»,— подумала Улмекен и поехала с отцом, Торшолак осталась, чтобы помочь у очага и казана.
Кивнув в сторону Мусы, садившегося в машину, Кокиш спросил отца:
— Куда они поехали?
— Да ну их, их дочерей...— со свистом сплюнул старик сквозь зубы.—Отправил от нас подальше, и ладно!
Кокиш доволен. Иногда лисенок, выйдя из норы, с удовольствием смотрит на проделки своей матери.
С тех пор как Гали стал хозяином восьмиместной машины, застать его дома невозможно: где он бывает, что делает, понять трудно. Однако домой всегда возвращается совершенно без сил. Сейчас он едет к Жамалиддину, чабану выбракованной отары, в машине у него лежит связанный годовалый барашек, он хочет спрятать его в СПО. Так аульная молодежь называет подопечных Жамалиддина — «Сарай паршивых овец». Случайную добычу нельзя везти домой и прятать во дворе, это против обычая и главное — против закона; на барашке есть метка, обозначающая его принадлежность к совхозу, надо спрятать подальше от любопытных глаз. Паршивые овцы Жамалиддина находятся на пастбище, сам он занят уборкой кошары; Жамалиддин встречает Гали, льстиво улыбается ему. Гали раскраснелся, опух, часто икает.
— Какие новости? — спрашивает он у Жамалиддииа.
— Много новостей, коке!
— Ну, рассказывай!
— В аул гости прибыли, да не простые, а верхом на вертолете!
— Что за чудеса?
— Чуда тут нет никакого, мне удалось все выведать у летчика; говорит, прибыли из Ортасского горсовета.
— Ну?! Сам Берденов, что ли, пожаловал?
— Говорит, так.
— А зачем, к кому это он сюда припожаловал?
— К Али.
— К нашему Али?!
— Другого в ауле нет.
— Бро-о-ось! Зачем ему наш Али?
— Ну, не знаю. Али, кажется, про него в газетку написал.
— Может быть... Вообще-то кому не понравится, когда в газете похвалят? Да-а... Берденов, Берденов... Крепкий парень. Это непросто. Как хоть наш шалопай его принял?
— Не знаю, видел только, что они стояли втроем — с ними еще кто-то был, третий,— и бросали в реку камни.
— Что они там все?! В детство впали, что ли?
— Ну, не знаю...
Гали задумался, покачал головой, даже немного протрезвел.
— Давай-ка барашка обратно в машину! И сам садись, поехали.
Они сели в машину, подкатили к дому старухи Улмее, внимательно оглядели вертолет, стоявший на скалистом берегу, метрах в пятидесяти от дома. Гали приказал чабану:
— Доставай барашка, и как только я крикну из дома: «Жамалиддин!» — тащи его в комнату, проси благословения гостей зарезать его и режь, свежуй!
Гали снял шляпу и, держа ее в руках, переступил порог:
— Ассаламагалейкум!
Гости расположились на стеганых одеялах и, лежа на животах, забавлялись игрой в шахматы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164