Омар смотрел, как дети играли в футбол, и думал: вот здесь бы, на просторе, срубить дом и прожить до конца дней в этой благодати...
Дом Гакку — настоящий дом лесника, срублен из елей, вместе с чуланом всего три комнаты; тесаные скамейки, стол, топчан, на стене висят оленьи рога, медвежья шкура, в переднем углу красуются пять ружей, все пять разных марок, они целиком захватили Омара, на душе посветлело, он заговорил горячо, захлебываясь, как мальчишка, с осведомленностью знатока оценивал ружья, загорелся, забылся, заспорил. Особенно ему понравилось одно. Сделано в ГДР, три ствола, под двустволкой есть еще один ствол для стрельбы боевыми патронами. Омар громко восхищался этим ружьем, тщательно его рассматривал, и тут же Гакку сказал:
— Омаржан, мне известен рыцарский обычай казахов — приторачивать к седлу гостя то, что ему понравилось. Это ружье тебе понравилось, я дарю его!
Омар чуть с ума не сошел от радости:
— Неужели и вправду дарите?!
— Я не твой ровесник, чтобы шутить. Бери и владей им в свое удовольствие! Я уж почти прожил жизнь. Пусть теперь молодые охотятся с этим ружьем!
Омар крепко обнял Гакку и несколько раз поцеловал: , -— Спасибо, агатай!
— Бог отблагодарит! Ты взял то, что тебе понравилось в моем доме, а вот это прими от меня на память о нашем знакомстве! — сказал Гакку и вытащил из-под стола свернутую медвежью шкуру —Бери, не стесняйся! Мы с тобой охотники, нам дорого не барахло, а душа человека!
— Ну-у-у! Вы обогатили меня совсем!
— Ничего, ничего, бери! Над твоей головой, кажется, неприятность нависла, не горюй, все придет в норму, а ты еще победителем выйдешь, дорогой!
Омар чуть не заплакал.
Насколько был худым и длинным сам Гакку, настолько низенькой и толстенькой, даже яйцевидной, была его жена. Когда они пришли, она показалась и тут же скрылась в дальней комнате. Больше и не выходила. Впрочем, охотникам было не до нее, но когда интерес к ружьям и шкуре стал иссякать, Гакку предложил:
— Омаржан, в честь нашей дружбы не мешало бы дернуть грамм по сто.
Омар сейчас был настроен так, что предложи ему яд — он бы выпил.
-— Воля ваша, агатай.
Гакку обрадовался: . — Эй, старуха, давай «Экстру»!
Жена не отозвалась.
— Э, да уж не уснула ли она? — сказал Гакку и пошел в дальнюю комнату.
Там началось бурное объяснение. Гакку, видимо, утверждал, что «Экстра» существует, а жена, наверное, говорила: хоть и есть, но не дам! Гакку вышел побежденный:
— Ну что ты ей, собаке, скажешь!
— Ничего не нужно, успеется еще,— сказал Омар, но Гакку не согласился:
— Тогда давай по стаканчику медовухи выпьем!
— Воля ваша...
Гакку ушел за медовухой в чулан, пробыл там долго, но, наверно, не нашел. Вернулся, потупив глаза:
— Э-эх! Есть ли на свете охотник, которому бы повезло с женой! Это они заставляют нас сутками бродить по лесу!
Омару еле-еле удалось успокоить Гакку. Тот злился на жену, от стыда перед гостем готов был сквозь землю провалиться. Чтобы хоть как-то сгладить неприятное впечатление, проводил Омара до дома и ушел от него только в полночь.
Виталий Александрович тоже искал сближения с Омаром, но, кажется, они не нашли общего языка. Приходил он
раза два или три, сидел подолгу. Начитанный, интеллигентный, знающий, врач говорил много, охотно разоткровенничавшись, рассказывал всю свою жизнь, поделился планами на будущее. В своих изящных очках он сильно напоминал некоторых чеховских персонажей. Глядя на него, Омар думал: «Да, бывают такие люди. Они умны, чисты, честны душой, но хрупки, быстро ломаются и, если появляется трещина, починке не поддаются, они борются сами с собой, но, не сумев одержать верх, остаются навсегда вот в таком захолустье, как это, запивают и мельчают». Вот к какому заключению пришел Омар, слушая Виталия Александровича. Возможно, потому, что Омар сам чувствовал себя неуверенно, он держался с официальной вежливостью, его настроение передалось и Виталию Александровичу. Когда он пришел в третий раз и Омар на прощание предложил проводить его, стало понятно, что уж эта вежливость — признак расставания навсегда. Они уже дошли до столовой, как вдруг до них донесся истошный женский крик. Возле амбара, прятавшегося в густом лесу, толклись несколько человек. Если взглянуть на этот амбар со стороны, он покажется просто заросшим травой бугорком, и только дверь выдаст, что это хранилище. Сейчас дверь была закрыта, очевидно, изнутри: пудовый амбарный замок, точно разинутая пасть волка, торчал, всунутый одной стороной дужки в петлю. Какая-то женщина продолжала истерично кричать, колотя кулаками по тесовой двери.
Увидев все это, Виталий Александрович сказал со вздохом:
— Понятно... Библиотекарша, жена нашего завхоза... Видимо, мужа приревновала. Застала на месте преступления...
Балаим визжала как поросенок, угодивший под нож. Когда она поняла, что кулаками делу не поможешь, сбегала куда-то, принесла топор и стала крушить им почерневшие от времени амбарные двери. В крошечном поселке навряд ли мог состояться спектакль интереснее этого. Теперь уж все жители его—от мала до велика — собрались у амбара.
«Чего я-то здесь стою, пропади все пропадом!»
— Ну, Виталий Александрович, до свиданья!—сказал Омар и ушел восвояси.
В настроение, которое было поднялось после встречи с Гакку, опять вкралась грусть: меня нет, пусть все идет как шло, пусть...
Он вернулся в привычное лежачее положение, но теперь хватило воли заставить себя читать. Читал он лишь стихи Абая да томик Чехова. Они попались под руку случайно, он начал читать и уже не мог оторваться, перечитывал по нескольку раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164