Омар мягко улыбнулся и
похлопал беднягу по спине.
Мамыржан был на высоте. Но когда трус, переполненный высокими чувствами, начинает действовать как храбрец, то он или сам попадает в беду, или подводит других.
На этот раз Мамыржан попал в беду сам. Расхрабрившись, все время повторяя: «Дорогой мой Омаржан! Милый мой Омаржан!» — он зазевался, отстал от остальных, а потом и вовсе потерял из виду идущую впереди группу. Он резко остановился. Деревянный тротуар разделился на два штрека: один сворачивал налево, другой направо. Мамыржан прошел шагов сто по одному штреку, впереди никого, он вернулся на прежнее место и зашагал по другому, но впереди также никого не увидел. Стояла мертвая тишина, у него захватило дух: сдавленные временем синеватые каменные глыбы угрюмо обступали его, казалось, это сам Ужас распахнул свою огромную посиневшую пасть, показывая темную жадную глотку. Когда рядом с Мамыржаном были люди, он и не замечал, что в пещере живет Ужас. Неоновые лампочки, которые, как казалось тогда, ярко светили, были слабыми и испускали неверный серый свет, они все время мигали и грозили погаснуть совсем; Мамыржану почудилось, что по штреку кто-то крадется, тихо, словно вор, забравшийся в дом; он прислушался— с потолка падали капли, падали шепча, наполняя страхом и без того помертвевшее сердце; эти шелестящие звуки еще больше подчеркивали могильную тишину подземелья.
Мамыржан начал метаться по пещере, ударился в панику и не мог хладнокровно обдумать свое положение, спокойно решить, что предпринять. Он бросился бежать по одному штреку, потом повернул, помчался по второму, а когда вернулся на прежнее место, вдруг понял, что штреков-то было не два, а три. Привыкшие к канцелярской жизни и размеренному движению легкие стали захлебываться, сердце еще больше сжалось, он в полуобморочном состоянии прислонился к стене и услышал, как откуда-то из-под земли раздался леденящий душу грохот, наверное, так стонут земные недра перед землетрясением или ад перед гибелью вселенной. Грохот усиливался, закачались, задвигались внутренности пещеры. Мамыржан решил, что произошел обвал. «Конец,— подумал он,— прощай белый свет!» Теперь ему стало ясно: он останется здесь навсегда. «Глубина триста метров»,— вспомнились ему слова Изотова и куда-то уплыли...
Когда он пришел в себя и огляделся: «Где я?» — то увидел прежний полумрак, прежнюю пещеру синеватых глыб, сам он лежал навзничь на тесовом тротуаре. Мамыржан поднял голову, потом сел, приходя в себя. В детстве, бывало, он сидел так, борясь со сном.
...Он остался на веки вечные под землей, на глубине трехсот метров, среди каменных глыб. «Здесь не сгниешь!»— вдруг подумал он, и эта мысль почему-то рассмешила его. Он хрипло рассмеялся, но смех не был настоящим, он был смешан с непроизвольно вырвавшимся из горла рыданием. И Мамыржан заплакал.
Как хмурые тучи рассеиваются, вылившись дождем, так и позорный страх вдруг делся куда-то, унесенный слезами. Мамыржан успокоился, и настолько, что рассмеялся на этот раз по-настоящему, найдя свое положение в чем-то забавным. «Если смерть такова, то это не страшно и очень легко!» И когда из земных недр снова послышался грохот взрыва, он уже не испугался, а вскочил с места и легко зашагал по штреку. Грохот усиливался, за одним из поворотов вдруг блеснул огонь, оказавшийся поездом; вагоны, подталкивая друг друга в затылок, промчались мимо, потом он увидел бегущего к нему толстого человека и узнал в нем Жексена, который недавно демонстрировал свою чудесную машину, за Жексеном бежали две женщины в белых халатах...
— Увидели по телевизору, вы лежите пластом, так испугались! А потом, слава богу, поднялись, я и побежал скорей к вам, а Изотов стал звонить Омару-ага....
Мамыржан не понимал, о чем говорит Жексен. «Какой телевизор, какой телефон?..» Одна из женщин, высокая, с крупным носом, обратилась к Мамыржану:
— Слава богу, все обошлось. С сердцем, голубчик, плохо было?
— Давайте давление померим,— сказала вторая.
У первой женщины голос был низкий, мужской, она гудела как труба, голос второй напоминал Кадишу — звонкий колокольчик.
Мамыржан не отвечал, словно был лишен дара речи, он поочередно смотрел на всех троих, ничего не понимая и не произнося ни слова. Он хотел спросить: «Кто вы? Где я?» — но в горле только двигался кадык, рот не раскрывался, а слова так и затухали где-то внутри, не родившись.
— Ну, идемте,— сказал Жексен и пошел впереди.
Мамыржан последовал за ним. В подземном кабинете
ждал Изотов.
— Слава богу, все в порядке,— Изотов посадил их на стулья, стоящие в ряд у стены, а сам расположился на своем троне и покрутил диск телефона.— Оразхан Бакарович, пришел этот человек. Позвоните Омару Балапановичу, я подожду...
«На глубине трехсот метров труп не гниет»,— опять подумал Мамыржан и хотел сказать об этом Изотову и Жексену, но вновь лишь забулькало в горле, звуки не прорывались, он растерянно посмотрел на окружающих.
Потом, когда наконец выбрались из-под земли, Изотов проводил его в душ, дал свой свитер и перепоручил Мамыржана Оразхану.
Оразхан привез Мамыржана в дом отдыха комбината, расположенный в пяти километрах от города, в лесу, на берегу моря — Бухтарминского водохранилища.
Они поели в столовой на левом этаже, поднялись на второй, там Омар и его друзья, засучив рукава, играли на бильярде. Увидев беднягу Мамыржана, они с удовольствием рассмеялись. «Издеваются, что ли?..»
— Куда же ты исчез?
— А мы заметили, что тебя нет, только часа через два...
— Не вспомнили бы, представляешь, так и лежал бы там!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164