..Первая спартакиада народов СССР собрала под свои знамена лучших из лучших, и не только в нашем виде спорта. И все же меня в те дни больше всего, естественно, интересовал бокс. Соревнования проходили в жесткой борьбе. В Москву приехало сто восемьде-сяь лучших боксеров страны. Шестеро из них вскоре станут призерами XVI Олимпийских игр в Мельбурне.
Тяжеловесов было шестнадцать, в их числе и будущий трехкратный чемпион Европы, шестикратный чемпион страны Андрей Абрамов. В финал также вышли Лев Мухин, который через несколько месяцев завоюет серебро в Мельбурне, и Альгирдас Шоцикас. Я же, проведя три боя, в которых нокаутировал боксера из Армении Абовяна, выиграл по очкам у ленинградца Буманова и чемпиона Эстонии Муэра, должен был встретиться с Королевым. Однако вышло по-другому.
Королев все сделал, чтобы вернуть утраченный титул чемпиона страны, но ведь ему к тому времени исполнилось уже тридцать девять лет. Кто еще мог похвастаться таким долголетием в боксе? И хотя никто не верил, что он сможет снова стать первой перчаткой страны, сам Николай был убежден в этом свято и продолжал тренироваться.
На спартакиаде Королев, ошеломив всех предсказателей, выиграл все предварительные бои, нокаутировав в первом же раунде двадцатидвухлетнего тяжеловеса Виталия Потапова, обеспечив себе право дальнейшей борьбы за золото спартакиады. Он готовился к встрече со мной. И тут случилось непредвиденное: перед самым нашим поединком Королева сняли с состязаний врачи, запретив ему участие в соревнованиях. Это был удар! Хотя рефери и поднял на ринге мою руку, и хотя все поздравляли меня с выигрышем — я не мог считать себя победителем. Так «побеждать» я не привык.
Чемпионом СССР я стал на следующий год. Тогда все было честно, без врачебных «подставок». Потому я и считаю себя просто чемпионом страны, а не двукратным чемпионом.
...Очнулся я в том же кабинете Шорина, в котором побывала троица грабителей, искавших записи и документы, спрятанные хозяином дома, и перевернувших
здесь все вверх дном. Такого длительного погружения в «информационное поле» я еще никогда не испытывал. Если раньше все они ограничивались сравнительно небольшими промежутками времени, то в этот день я оказался «подключенным» сразу на несколько часов кряду. В результате — я почувствовал себя в конце концов выжатым как лимон.
Подойдя к столу Шорина, я тяжело опустился на стул, взял ручку и чистый лист бумаги и начал набрасывать тезисы того, о чем узнал. Когда с этой работой было покончено, я записал для самого себя несколько вопросов, требовавших проверки или дальнейших действий уже лично от меня. Во-первых, почему у меня прервался контакт с Шориным? Обычно сразу после его мемуарных отступлений поступала информация о его мыслях и действиях в тот или иной момент жизни, а тут словно что-то заблокировалось. Во-вторых, необходимо проверить, точно ли Шорин спрятал документы и дневники на соседнем участке? В-третьих, надо предупредить Старшину, что его друзьям и Деду грозит серьезная опасность. На них устроена засада. Наконец, каким-то образом следует проверить, действительно ли в пропасти, названной водителями «Господи, пронеси!», есть трупы новорожденных детей. Если это так, то Веретенникову и его подельникам не отвертеться от ответственности. И еще... Но это не так уж важно.
Наступило время действовать мне. Припомнив, где Дед закапывал красную папку с документами, я вышел во двор и, преодолев невысокую ограду, разделявшую два участка, стал искать тайник. Я знал, что Дед спрятал папку под персиковыми деревьями, но их здесь было штук десять. Под каким же? Я обходил одно дерево за другим, пытаясь отыскать свежевскопанную землю, и вдруг замер от неожиданности. Из густой растительности возле последних двух деревьев отчетливо послышалось хриплое рычание. Сделав еще несколько шагов в сторону зарослей, я едва успел отпрянуть, когда здоровенная кавказская овчарка возникла словно из пустоты на том самом месте, где я только что стоял. Вела она себя как-то странно: чувствовалось, что больше надеется на нюх и слух, чем на зрение. Собака крутила головой, но меня не замечала, хотя я был совсем рядом, в двух-трех метрах. И тут я все понял. Ветер с гор не позволял ей меня учуять, потому что я находился с подветренной стороны, а видеть меня она не могла, так как была слепа...
— Эй, эй! — услышал я голос бабы Пани, вышедшей на крыльцо. — Стой смирно и не рыпайся!
Я и так стоял ни жив ни мертв, даже дыхание сдерживая.
— Что, не выпускает? — спросила старушка, оказавшись рядом со мной. — Я же предупреждала...
— Почему же Альма вас не трогает? — спросил в свою очередь я.
— А как же? Я ее кормлю! Да и вообще она своих не трогает.
— Понятно... Нет, не понятно! А почему вы сказали Шорину, что Альму застрелили? — удивился я.
— А как же еще говорить, если ее в самом деле застрелили?
— Что?..
— Ну да! Приходили тут какие-то парни из города. Где, спрашивают, Шорин? А я откуда знаю? Тогда они, не долго думая, полезли в дом, переворошили там все и хотели дать тягу с награбленным. Но шалишь! Тут-то Альма их и прищучила, схватив одного за задницу. Грабители побросали вещи и давай драпать. А вечером того же дня я услышала два выстрела. Выглянула, значитца, из дома и вижу — Альмочка ползет, сердешная, по земле и скулит. Так и сдохла, почитай, у меня на руках.
— А кто же тогда рычит и гавкает? — развел я руками. — Да и видим же мы ее... Вон она принюхивается!
— Откуда мне знать? Я человек темный, малограмотный. Это вы там в городах ерундой всякой занимаетесь, а нам продовольственный вопрос решать надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137