Под их сенью я каждый раз ощущал повышенную энергетику, которую определил для себя как «музыку сфер». Вот и теперь, подойдя к белой церкви с золочеными куполами, я уловил знакомую мелодию, нараставшую у меня в душе. Представьте себе колокольный набат и еле слышный перезвон гитарных струн...
— Благословите, батюшка, — попросила отца Сергия у ворот храма полная женщина с больным лицом.
— Бог благословит, — перекрестил ее священник, а мне, когда женщина прошла мимо, пояснил: — Несчастная вдова Воронова. Сейчас она совсем одинока. Два ее сына с пути истинного сбились. Сидели в тюрьме за кражу. Старшего, Дмитрия, было выпустили, а он опять со старыми дружками связался и погиб. Недавно похоронили на нашем погосте. Я его и отпевал...
— Что же с ним случилось? — поинтересовался я.
— Застрелили. За что, где — не ведаю... Тяжелые сейчас времена, великие испытания посылает нам небо...
— Недаром же говорят, кого Бог любит, того и наказывает, — сказал я.
— Но не до смерти! — поднял перст к небу отец Сергий.
Церковный сторож — худой, сморщенный старик с единственной рукой — издали поклонился батюшке и подал знак, показывая, что двери церкви уже открыты и можно готовиться к заутрене.
— Войдем в храм Божий! — пригласил меня свящснник.
Под высоченным куполом звуки наших голосов раздавались непривычно звонко и как-то протяжно, из-за чего хотелось говорить тихо, вполголоса. — Вот наш иконостас! — торжественно произнес
отец Сергий. — А вот та самая икона, о которой я говорил...
Архангел Гавриил, шествуя по облаку, держал в руках длинный свиток с какими-то наставлениями и поучениями. Мне очень хотелось прочитать, что написано на свитке, но сделать это, как я ни старался, не удалось. Тогда я обратил взгляд на иконы, висевшие рядом. Подобные свитки находились в руках еще двух святых, изображенных на них. На одной пророк Исайя предупреждал: «Ослепли очи и окаменели сердца их, да не видят очами, не разумеют сердцем, и не обратятся, чтоб я исцелил». Другой пророк, Давид, пристально взирая на меня, вопрошал: «Подлинно ли правду говорите вы, судьи, и справедливо судите сыны человеческие? Беззаконие составляете в сердце».
К кому обращены были эти слова? К властям предержащим? Эти слова должны напоминать им, что ничто не вечно в подлунном мире? Все преходяще: и слава, и успех, вечна только Божественная любовь и бесконечное познание. Но никакими словами не достучишься до тех, у кого души омертвели...
Какие-то неясные образы витали передо мной, кто-то настойчиво пытался достучаться до моего сознания, о чем-то поведать, предупредить, предостеречь.
Я мысленно отогнал рой видений. И, ближе подойдя к иконе, изображавшей Архангела Гавриила, коснулся ее левой рукой, а правую приложил ко лбу и сосредоточился, глядя внутрь себя...
* * *
Когда я захожу в дом, где живет моя хозяйка и начальница Нина Евгеньевна Бродле, то мне сразу становится как-то не по себе от той роскоши, что ее окружает. Впечатление такое, будто вы оказались в восемнадцатом веке. Подлинное рококо! Тут и канделябры, и бра в виде восковых свечей. Обои имитируют шелк, диваны — мягкие и пышные. На стенах картины старых мастеров и зеркала в массивных рамах. Пол выложен разноцветным наборным паркетом. Здесь же находится невысокий камин, покрытый мраморной плитой и тонко отделанный гипсовыми украшениями. Весь интерьер пяти комнат дома на набережной Мойки 15 продуман до мелочей и отличается изысканным вкусом.
— Константин, это вы? — слышу я голос хозяйки и
спешу засвидетельствовать ей свое уважение.
— Да, это я, Нина Евгеньевна! Ваш покорный раб! Это она любит. Я единственный из ее подчинен них, кому удалось проработать вместе с ней более трех лет. Всех остальных ждала печальная участь — пополнить ряды безработных в городе на Неве. Владелица антикварного магазина мадам Бродле любила только подхалимов, тех, кто смотрел на нее снизу вверх и при этом, закатывая глаза, твердил с придыханием: «Вы само совершенство! Вы идеал!»
Сейчас-то, зная о ее неблаговидных делишках, я мог позволить себе всякую вольность в ее доме, даже дерзость. Сейчас она вынуждена терпеть мои выходки. Например, такие...
...— Я пришел, мадам, поговорить с вами на очень серьезную тему!
Я усаживаюсь напротив Нины Евгеньевны в кресло с гнутыми ножками и подлокотниками.
— Слушаю вас, Константин, — жеманно отвечает молодящаяся пожилая дама в пеньюаре и чепчике времен знаменитой пиковой дамы. При этом она прихлебывает чай из фарфоровой чашки не менее знаменитого кузнецовского сервиза.
— Мне все осточертело! — продолжаю я, независимо положив ногу на ногу. — Надоело все время от вас зависеть...
— На мое место потянуло? — ухмыльнулась Бродле. — Смотри, как бы не слиплось в одном узком месте! Руководить в нашем бизнесе нынче ой как нелегко! Запомни это... Ты помнишь Арнольда Борисовича? Какой был мужчина! Как умел дела обделывать!
— Потому и сидит...
— Это я ему помогла сесть, Костик! Я! Ты понял? Он тоже попытался сесть мне на шею... Но краденое скупать надо очень аккуратно, Костик! Чтобы комар носа не подточил...
— Не забывайте, мадам, что у меня на вас есть компромат. И если мою папочку вдруг получат представители весьма компетентных органов, вас тотчас упекут вслед за Арнольдом Борисовичем. Контрабанда антикварных ценностей, знаете ли, дело серьезное. За это по головке не погладят...
— Ладно, ладно, Костик! Как-нибудь на досуге вы мне покажете свое глупое досье на меня. Сейчас же я хочу вам показать одну денежку... Вот она! Да, это сто-
з долларовая купюра. Мне ее вчера принес Игорек, которого вы почему-то прозвали Дауном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137