Меня интересована подмена икон, на разгадку других «ребусов» у меня просто не было времени. Кузьмич же уходил от прямого разговора. И тогда я решил узнать то, что хотел, опосредованно. При этом способе старик не сможет спрятаться за магическими для любого смертного цитатами из великих.
Первым делом я полностью отключился от всего
им сказанного. Затем напряжением воли приказал ему
спать. Удивительно, но заснул старик только со второго посыла, — по-видимому, он обладал сильной волей и сопротивлялся моим установкам. Следующее мое действие — вызов фантома сущности по имени Кузьмич и его «допрос». Я спросил: «Что тебя мучит?» И стал «слушать»...
* * *
Они приехали втроем на белой красивой машине.
Стояла холодая февральская ночь, когда все живо
жмется поближе к огню. Их лица зачем-то были закрыты масками, как будто в ночной тьме их кто-то мог запомнить и потом опознать.
— Дед, если хочешь и дальше коптить небо, давай ключи от церкви и живи, — сказал самый рослый из пришедших.
Я им не отдал ключей, сказав, что они у церковного старосты.
— Откроем и так! — буркнул второй, припадавший при ходьбе на левую ногу.
Они и в самом деле обошлись без ключей, попросту выбив дверь кувалдой. Потом незнакомцы целый час шуровали в церкви и вышли оттуда, неся в руках что-то тяжелое, завернутое в холстину. Однако их теперь было только двое...
— Дед, — снова подошел ко мне рослый. — Там, в храме, отдал Богу душу наш приятель, так ты его прибери. И помни, если хоть кому-нибудь проболтаешься, тебе крышка. Из-под земли достанем, так и знай! — Сказав это, рослый сунул мне пятидесятитысячную купюру и добавил: — А про сломанную дверь легенда простая: алкаши постарались. Понял?..
Когда незнакомцы уехали, я вошел в храм и перекрестился. У алтаря с перерезанным горлом лежал тот, что припадал на левую ногу.
Не знаю, почему я не сообщил в милицию. Наверное, не очень-то доверял им, не верил, что смогут разобраться в этом черном деле. А уж меня-то и подавно не защитят...
Кое-как я зарыл убитого в яме, предназначенной для мусора. Нормальную могилу в промерзшей земле мне было не откопать, а с могильщиками связываться не хотелось: народ ненадежный, за лишнюю бутылку готовы отца родного продать...
На душе у меня было скверно до той поры, пока в деревню не вернулся Митька Воронов — старшенький Клавдии Петровны, нашей прихожанки. Три года назад его вместе с братом Игнатом отправил за решетку бывший руководитель зверосовхоза, ныне генеральный директор акционерного общества «Поляны» Ни-кодим Евграфович Семирсчный. Именно у него братья трудились кормачами. Он возвел на них поклеп, обвинив в краже норковых шкурок. Украл же шкурки, я думаю, он сам...
* * *
— ...Никодим Евграфович, дело швах! Горим, как
шведы под Полтавой! — схватившись за голову, причитал заместитель генерального директора акционерного общества «Поляны» по сбыту продукции Тугриков. — Если этот деляга с меховой фирмы подаст иск в суд, мы по миру пойдем...
— Не бойся, Тугриков, не подаст. В наше время в суд обращаются либо и диеты, либо дураки. Есть более быстрый и надежный способ выколачивания долгов. Он просто-напросто «продаст» наши долговые обязательства каким-нибудь крутым ребятам, и тогда уж... Попробуем, Тугриков, найти консенсус. Будь он неладен! Это ты во всем виноват! Втянул меня, понимаешь, в авантюру, предложив отправить больше, чем надо, шкурок зарубежным перекупщикам, а нашего постоянного партнера посадить на голодный паек — он, мол, потом сговорчивее станет. Чья была идея, идиёт?
— Моя, Никодим Евграфович, не спорю, — как-то сразу успокоился лысый человек с воровато бегающими глазками. — Зато с долларовым наваром тоже я придумал. Вспомните, как вы хорошо отдохнули с двумя своими красотками на Багамах.
— Да... Незабываемые деньки!..
— То-то и оно! И я неплохо провел время — порыбачил на Красном море... Есть что вспомнить!
— Правильно говоришь, Тугриков, правильно, но все же ты идиёт... Ведь прекрасно знал, за все придется расплачиваться, — погрустнел директор.
— Надо сделать так, Никодим Евграфович, чтобы расплачиваться пришлось другим, — хитро прищурился Тугриков. — Кто там из рабочих высказывал вам свое неудовольствие в последний раз?
— Братья Вороновы просили прибавки жалованья...
— Так и запишем! Завтра, Никодим Евграфович, можете вызывать милицию, только дайте мне одну ночь...
— И что же ты за одну ночь учудишь? — недоверчиво спросил генеральный.
— Подложу норковые шкурки в сарай дома, где живут братья Вороновы, а том пускай наша уважаемая милиция братьев обезвреживает, как расхитителей...
— Ты думаешь, смогут?
— Поможем, подскажем... Вы, главное, не забудьте в заявлении указать недостачу с учетом наших расходов за весь год... Тогда-то мы все на Вороновых и спишем!
— Дело буровишь, Тугриков. Поощрю!
* * *
...В общем и целом, сели братья, так толком и не уразумев, за что. «Паровозом» пошел младший Игнат, которому дали пять лет. Митька же отделался тремя годами лишения свободы с конфискацией имущества. Ну а мать, конечно же, убивалась. Да и в деревне, надо сказать, никто в их вину не верил. И я сам, еще ничего не зная, верил в честность братьев. С малолетства знал их. Мать, бывалоча, в поле едет, а братьев ко мне пришлет, чтобы я за ними приглядывал...
Три года прошли-пробежали незаметно, как один день. Смотрю, летним днем заявляется ко мне Митька.
— Вернулся, — говорит. — Хочу всю подноготную разузнать о делишках Семиречного.
Я его отговаривал, как мог. Даже рассказал известную у нас историю, как Семиречный, находясь в сильном подпитии, вместе с дружками основательно отметелил двух офицеров налоговой полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137