— Ты бы, Сеня, — порекомендовал он ему, — не вешал эти картины на стенку. Лучше продай их коллекционерам. Одного я знаю. Могу тебя с ним свести.
— Смотрите, Николай Вениаминович, если что будет не так, я из всех ваших Бромбергов кишки выпущу!
— Знаю, знаю, — обреченно закивал Бромберг (он в этот момент здорово походил на китайского болванчика), — потому и хочу спасти их и себя.
— Вот это правильно, — порадовался за бывшего хозяина Семен. — А чтобы не терять даром времени, поедем к вашему коллекционеру прямо сейчас. Далеко ехать?
— В областной центр. И давайте возьмем с собой Петра Петровича, — обрадованно предложил Бромберг, видимо, надеясь, что вдвоем нам будет легче ускользнуть от Семена. Но не тут-то было.
— Поедем мы вдвоем, — сказал Семен, — а художник пока займется своими прямыми обязанностями. Картины в паршивом состоянии — вон, плесень пошла. А мне надо, чтоб они имели товарный вид. Как это у вас там называется? — обернулся он ко мне.
— Реставрацией, — подсказал я.
— Вот именно, реставрацией, — веско поддакнул Горбунов. — Этим и займитесь. И чтобы это старье стало как новое! Понятно?..
Семен с Бромбергом уехали. Не было их почти сутки. Вернулись — пьяные и довольные.
— Дело выгорело, — потирая руки, сказал Семен. — Завтра сюда прибудет клиент с чемоданом денег. Мы у него деньги возьмем, а картины он в гробу получит...
Но вышло не так, как задумал Семен. Покупатель, Стрелков, приехал не один. С ним в «волге» сидели двое здоровенных парней и маленький тщедушный старик с фотографической «лейкой» в руках. Старик зачем-то сфотографировал сперва особняк, затем попросил попозировать все семейство Бромбергов у самовара, не забыл и меня «щелкнуть», когда я выставлял на двор сушиться в тенек проклеенные и укрепленные старинные холсты. Хотел в заключение увековечить Семена, но тот категорически воспротивился, а Кончился этот «визит вежливости» элементарной по-? пойкой, на которой Семен со Стрелковым долго объяснялись в любви друг к другу, а затем ударили по рукам. — Продано! — возвестил во всеуслышание Семен и. довольный собой, потащил старенький, местами потертый чемодан с долларами на второй этаж.
Стрелков вместе со своими «шестерками» суетливо запихал в багажник «волги» три свернутых в рулоны холста и был таков. Я сразу смекнул, что он увез наиболее ценные произведения живописи, те самые, которые я днем выставил на просушку.
Не успели еще в фермерском поселке затушить огни, как раздался нечеловеческий рев, визг и вой. Кричал, рыдал, матерился — и все это одновременно — не кто иной, как сам Семен Горбунов. Размазывая пьяные слезы по опухшему сизому лицу, он возносил проклятия к небу:
— Обманули, гады! Фальшивку подсунули!.. Оказывается, старичок-фотограф был непрост. Он хорошо разбирался в картинах и сразу определил, что самые ценные из них сушатся на дворе. Он же отсоветовал Стрелкову приобретать «пустышки», которые предложил Горбунов. Стрелков так и сделал. Отдав деньги Семену, чтобы тот их пересчитал, он потихоньку послал старичка за сохнущими картинами. Старичок сначала забежал в уборную, а потом спокойно, как уличный воришка с бельевой веревки уносит выстиранное белье, утащил драгоценные холсты.
Семен после отъезда гостей преспокойно лег спать, но во сне ему пришло в голову, что Газетчик просто не мог поступить с ним честно, слишком плохая репутация сопровождала его в делах. Семен вскочил с постели и стал лихорадочно пересчитывать доллары. Убедившись, что сумма соответствует затребованной, он облегченно вздохнул, опять прилег, но спать уже не мог. Какой-то червь точил душу. Встал и принялся тщательно рассматривать каждую купюру в отдельности. И тут до него дошло, что ему подсунули фальшивые деньги. На всех купюрах оказался один и тот же номер. Видимо, Стрелков хорошо потрудился перед встречей с Семеном. Он и его подельники «откатали» фальшивки с помощью цветного ксерокса.
На Семена было страшно смотреть. Сначала он хотел повеситься, потом, передумав, схватил автомат и начал стрелять по окнам домов, к счастью, никого не задев. Потом, несколько утихомирившись, сказал: «Вор у вора дубинку украл!» — и нехорошо засмеялся. Он успокаивал себя тем, что и Газетчик остался с носом, забрав у него малоценные картины. Но когда наконец узнал истину, впал в невменяемое состояние: катался в пыли, раскарябал себе лицо, прокусил руку. Эта клиническая картина завершилась пеной изо рта, закатившимися глазами и хлынувшей из горла кровь.
Семен провалялся в постели несколько дней. Постепенно он пришел в себя и стал придумывать страшную месть обидчику. Меня же решил переправить на какой-то остров среди болот.
— Будешь там, мазилка, остальные картины вылизывать. Как ты говоришь — рестервация?
— Реставрация, — осторожно поправил я.
— Оно самое. Ей ты и продолжай заниматься. Там тебя никто не найдет. Есть у меня подозрение, что чертов Газетчик еще вернется, но на этот раз за тобой. Пусть-ка поищет, гад!
Описывать путь по болотам я не буду. Скажу только, что, хоть я и большой любитель природы, путь этот лично мне никакого удовольствия не доставил. Измотавшись и вымазавшись в грязи как черт, я наконец ощутил твердую почву под ногами и воздал благодарственную молитву небесам за то, что остался живым и
невредимым.
Семен на острове долго не задержался. Сказав, что все необходимое для жизни и работы я найду в землянке, он ушел обратно, унося с собой специальную обувку, сделанную для хождения по болотам. Без «мокроступов» нечего было и мечтать о побеге из этого людьми и Богом забытого места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137