..
— Да и нечего искать,— грустно сказал Полат, помаргивая маленькими глазами, и вдруг добавил тихо, словно сам себя убеждал: — Каврий, дай бог ему здоровья, обещал похлопотать в волости, чтобы мне надел дали...
— Говорят, скоро опять будут землю учитывать,— сказала Овыча.
— Кто говорит? — встрепенулся Полат.
— Я от людей слышала,— сказала Овыча. Полат разочарованно махнул рукой.
— А сколько уже лет болтают: учет, передел!.. И кто ?
— Опять верхушка и будет делить, как захотят, так и наделят. Ты, что ли, пойдешь проверять? Или я?
— Есть грамотные,— кротко сказала Овыча. Полат ухмыльнулся презрительно:
— То-то он с грамотой из бору не вылазит, твой Очандр.— И опять разозлился отчего-то, заверещал, как будто оса его укусила: — А, только с толку сбиваешь, давай работай, разлеглась!..
А ночью ей приснилось: плывет в лодке по ночной воде, покачивается, и совсем близко за спиной слышит горячее дыхание Очандра, оборачивается, а никого нет, в лодке одна, и куда-то несет ее по течению.
— Очандр! — рвется из ее груди крик.
Она просыпается, с ужасом вглядывается в темноту. Никого. Овыча лежит с открытыми глазами, сердце бьется гулко, в ушах шумит кровь... В зыбке заворочался Йыван. Она быстро встает, сразу забывая свой сон, идет к ребенку, в сером свете начинающегося утра долго смотрит на личико сына, потом трогает пеленки — не мокро ли под ним. Нет, все сухо и тепло.
На дворе уже белесый свет утра. В небе меркнет последняя звезда, над лесом вдалеке ясно рдеет и расплывается полоска зари — точно щель, в которую идет новый день.
Сегодня будут сеять жито у Каврия. Лукошко у Овычи уже приготовлено. Опять Йывана надо нести в дом к свекрови, просить приглядеть, накормить. А вечером она возьмет его, грязного и голодного, принесет домой, обмоет, накормит... Вот какая жизнь одной, не жизнь, а одна долгая беда...
Овыча, тяжело вздохнув, снова ложится. За печкой шелестят тараканы, точно перебирают прошлогодние листья. Но, полежав, Овыча опять поднимается, словно что-то забыла доглядеть за окном важное. Нет, все вроде бы так: небо вовсе побелело, засинело даже... Только вот на полосе зари, над лесом, жидко клубится дымок. Может, это в Кожлаялах что-нибудь жгут мужики?..
С надеждой, что в мире этом все обычно, она снова ложится в постель, однако смутная тревога гонит от нее

По улице уже топотали люди — с дальнего конца. Среди них Овыча
увидела свекра Миклая — старик бежал, волоча лопату.
Когда в очередной раз она выскочила из дому, пер

До последнего дальнего конца, с того, где живут старики — свекор и свекрова. Где-то за дорогой, у Стапани, должно быть, стукнула дверь...
Однако тревога Овычи была не напрасной. Тот дымок, что она видела, был началом пожара. Горел сосновый бор в пяти верстах от деревни, и в воздухе уже ясно слышался запах гари.
Люди в деревне были все на улице с раннего утра. Дети жались к родителям, матери держали на руках не умеющих ходить, закутав их потеплее. Старики и старухи ходили вокруг своих домов, точно опасались, что
и тут может загореться.
Никто не знал, что нужно делать. Говорили, что должен приехать урядник. Ждали его.
Атлаш ходил по деревне и говорил всем, что видел и не такие пожары на Кокшаге, а что это, если разобраться, чепуха, огонь далеко не уйдет, потому что лес еще лучше. И эти речи немного успокаивали людей.
«поуг» по деревне от дома


Крики:
— Пожар! Лес горит!.. Спасите-е-е!..
— Всем лопаты и топоры! — командовал и храпящего жеребца урядник.— Живо!
Овыча с ребенком на руках то выбегала на улицу пряталась в дом, словно хотела укрыться от неминуемой беды. Но, посует *»о двор, ища укрытия там, ней оказался черный, блестящий от пота бок лошади И сапог урядника. Подняв глаза, она обмерла.
— А ты почему тут торчишь?! — заорал урядник.— Сейчас же в лес! Живо!
— Я только отнесу ребенка...
— Я тебе отнесу!..
— Сейчас...— согнувшись, точно ожидая удара, Овыча бросилась в дом и, плохо соображая, что делает, положила ребенка на половик, схватила от печки топор и под раздавшийся плач Йывана вылетела из избы.
В душе она надеялась, что урядника уже нет, и тогда бы она вернулась в дом. Но черный жеребец плясал посреди улицы и готов был двинуть грудью всякого, кто замешкался. И Овыча побежала, подобрав подол.
Когда она миновала последний дом и увидела всю дорогу до леса, по которой густо бежали люди, то сильно удивилась, как много, оказывается, народу в их маленькой деревне. И ей подумалось, что все вместе они быстро потушат пожар, и она к обеду вернется домой. Ну, Йыван поплачет, это ничего... На полу теперь не холодно, маленько поползает... Ничего...
Чем ближе был лес, тем ширилось и вырастало облако дыма, застилая белый свет. И было такое впечатление, что пожар неимоверно быстро расходился по лесу.
На опушке, у первых лип, ее обогнал жеребец урядника. Он пролетел рядом, гремя копытами, потом мелькнул блестящий сапог в стремени. Теперь можно было бы вроде и тише бежать, однако впереди ее и позади люди не сбавляли хода, а наоборот — заспешили, точно боялись отстать от начальника. Бежали женщины, бежали старики, кашляя и хватаясь за грудь, бежали подростки, обгоняя всех, эти летели будто на праздник. Все они вместе были как войско, идущее в наступление на врага, они уже не принадлежали себе, не подчинялись ни Своей воле, а только капот, разумность своей работы, и вовсе успокоился, чутко ловя быстрый стук топоров, звон лопат и свист пил. Время от времени и урядник мелькает среди леса белым кителем, отдает команду, где рыть канаву, где валить деревья, и хотя тут же летит дальше, однако уже и без него не страшно остаться в лесу — есть ясная работа перед человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99