— Я подумаю. Хорошо?
— И свою научную работу вы. завершите здесь гораздо быстрее, и практика большая.
— Это так неожиданно...
— Дело в том, что, желая заполучить вас, мы не совсем бескорыстны. Приток молодых кадров, как принято говорить,—это очень важно для клиники.
— Но разве... Сосницкий мягко перебил:
— Много молодых врачей, но где гарантия, что выберем именно такого, кто сразу же сможет руководить отделением? У вас же есть опыт, да и после инспектирования клиники сделаны определенные выводы. Значит, послезавтра консультация, затем скажете свое решение.
— Спасибо за предложение, за доверие.— Татьяна поднялась.
Сосницкий вышел из-за стола и, провожая ее к дверям, как бы между прочим спросил:
— Вы где встречаете Новый год?
— Да так... Посмотрю иллюминацию,— слегка пожав плечами, рассеянно ответила.
— Если, хотите, вместе побродим по городу и Новый год вместе встретим.
— Спасибо.
— Так я за вами заеду.
Вышла она с каким-то странным чувством раздвоенности. Если б не: «Вы где встречаете?» — была бы счастлива. Тогда приглашение в Киев — дань врачу Лазаревой, ее знаниям. А так?.. Нет, все это гораздо проще. Сосницкий знает, что здесь она одна. Были бы родные или знакомые, остановилась бы не в гостинице. Вот он по-человечески и предложил... Да, все это было понятно, если б такое внимание он проявил в любой другой праздник, а Новый год принято встречать с близкими. Ведь должен же у него кто-то быть. И вовсе не так сентиментален Степан Савельевич, чтобы жертвовать ради постороннего человека таким вечером.
Ну, что ж, появился поклонник, пусть он не первой молодости, зато умен, красив, только очень не хочется, чтобы сугубо личное переплеталось с тем, что для нее очень важно и очень нужно.
По-видимому, Сосницкий заметил изменившееся настроение Татьяны, когда заехал за ней, поэтому держался так, словно были они в стенах института, и даже назвал — коллега.
Ехали по залитым электричеством улицам, от которых к небу поднималось оранжевое сияние и нависшие над городом тучи отливали нежным свечением. Белые воздушные здания, заснеженные деревья, золотые купола на фоне розоватого неба.
— До полуночи еще уйма времени,— сказал Сосницкий.— Хотите в лес?
Татьяна не возражала,.
Спустились извилистой аллеей к Днепру. Гирлянды огней горели на тяжелых лапах елей. Внизу мелькали яркие пятна трамваев.
Татьяна, улыбаясь, смотрела на мчащиеся навстречу потоки машин, на оживленных прохожих, увешанных свертками, пакетами, сетками. А вот в самом центре сквера нарядная, окруженная ребятишками новогодняя елка. Перед отъездом Светкин папа приволок в клинику две елки. Вот радости-то будет! Подарки в самодельных пестрых кульках под елкой. И вдруг.так захотелось увидеть в эту минуту ребячьи лица. Не тогда, когда их она осматривала — больных, немного настороженных, а именно в такую минуту, когда будут кричать и радоваться, хлопать в ладоши.
— О чем задумались? — после долгого молчания спросил Сосницкий.
Они были уже за городом. Словно нехотя, расступался притихший лес. Тонкие сосны, выхваченные светом фар, зачарованно замерли по бокам дороги.
— Красиво,— сказала Татьяна.
— Больше всего меня притягивает зимний лес,— проговорил Сосницкий.— Наверное, потому, что ходил мой дед с ружьем на зайца и меня с собой брал.
Справа едва заметно, потом все отчетливее вырисовывался бледный диск луны.
Сосницкий говорил негромко и проникновенно, словно для нее и для него очень важно, чтобы знала о его детстве. Здесь, в лесу, он совсем не походил на того сурового, несколько надменного человека в белом халате, каким всегда его видела. Может быть, даже чем-то напоминал своего деда-лесника, о котором рассказывал. Только вот руки, руки с широкими ладонями, лежащие на баранке, были белыми, гладкими.
— Мы с Катей приезжали сюда зимой.
Странно, думала Татьяна, люди, с виду суровые, холодные, очень часто, когда узнаешь их ближе, оказываются мягкими, даже несколько застенчивыми.
— Жена моя, Катя, тоже была здешняя,— продолжал Сосницкий.— Хотите, погуляем по лесу? Снег еще не глубок.—И, получим согласие, спел машину на обочину.
Какой удивительно чистый воздух! Зимой Татьяна в лесу не бывала. Ей не довелось ни разу видеть зимний лес, разве что из окна поезда. Сейчас, когда фары были потушены, лес словно преобразился Слабый смет все еще затененной луны пробивался и чащу. Не черными, а синими стали лапы елей, присыпанные голубизной первого снега.
Татьяне казалось, что затерялась она в каком-то незнакомом доселе мире, где человек остается сам с собой наедине. Наедине со своими мыслями, чувствами. И становится как бы частичкой этого ясного белого безмолвия, сливается с ним на какие-то мгновения.
Она медленно шла по едва приметной тропе в глубь широкой просеки. Вдруг послышалось сонное хлопанье крыльев, с сосны посыпался снег, а из-под ног выскользнул белый клубок и помчался, помчался через просеку под огромный, укрытый снегом и похожий на медведя куст.
— Зайчишка,—тихо заметил Сосницкий, который почти неслышно шел за Татьяной. Сказал и снова замолчал.
Говорить о каждодневном здесь было невозможно.
Он вообще за весь вечер сказал лишь о своем детстве, о жене. Сказал именно в зимнем лесу.
Вот зачем привез ее сюда. Разве смог* бы заговорить об этом за столиком в ресторане или днем в кабинете? Как высокопарно и, вероятно, фальшиво прозвучало бы его признание, а он хотел приобщить ее к своим мыслям, к духу, к тому, чем жил раньше, от чего не хотел и не мог уйти, и не должен был отказаться в будущем.
Ее переезд в Киев и его прошлое, о котором она должна знать и помнить, если все случится так, как задумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126