Потом заглянул в пещеру и спросил:
— Я никому не помешаю?
Спросил на тот случай, если вдруг кто-то пришел в пещеру раньше него, что было почти невероятно: близился вечер, когда мальчишки уже сидят перед телевизорами в ожидании мультиков.
Никто на его вопрос не отозвался. Пахло отсыревшим кострищем и каменным мхом. Кретов поднял с земли кусок плитняка и швырнул его в пещеру. Камень ударился в глубине о стену, покатился по полу и затих. Зачем Кретов это сделал? Наверное, затем, чтобы разогнать всякую живность, которая могла собраться у кострища в поисках поживы—мышей, ежей... Впрочем, он не был уверен, что в это время года могут быть ежи и мыши.
— Если боишься, не входи,— сказал Голос.— Зачем же швыряться камнями?
Туман, неподвижно стоявший у входа в пещеру, вдруг бесшумно заклубился и извивающимися струями, словно нити из кудели, потек в ее темную глубину. Это длилось секунды три или четыре. Затем пещера медленно выдохнула туман, он успокоился и замер. По склону балки, сброшенный ветром, прямо к ногам Кретова скатился шар верблю-жей колючки, следом за ним с легким шорохом посыпалась каменная крошка. Запахло гнилой травой.
«Зачем я здесь?» — с тоской подумал Кретов, озираясь и чувствуя, что он совершил нечто недозволенное, спустившись сюда, в балку, к пещере, в промозглый холод тумана, в покинутое жизнью пространство, в некое прошлое, где уже никого нет.
— Ночью будет мороз,— произнес глухо Голос.— Разожги костер, погреемся.
— Я тороплюсь,— ответил Кретов, едва разжав зубы, которые вдруг свело холодом. Ему почудилось, будто с этими словами из него ушли все силы. Холодные мурашки поползли по всему телу, отнимая последнее тепло. Теряя волю, Кретов прислонился к камням и закрыл глаза. И в этот миг ему показалось, будто он увидел кого-то: некто маленький, похожий на тряпичную куклу, сделанную из зеленых лоскутков, прихрамывая, вышел из пещеры и остановился от него в двух шагах.
— Все-таки ты хромой? — спросил Кретов и открыл глаза.
Перед ним никого не было. Он ощутил нарастающую тошноту под сердцем, вспомнил, что валидол остался в пиджаке от костюма, в котором он ездил на совещание, принялся глубоко и часто дышать, надеясь таким образом предотвратить сердечный спазм. Прежде ему это удавалось. Но теперь тошнота не отпускала его. И оп подумал, что, наверное, умрет здесь. Подумал без страха, озабоченный лишь тем, что его, возможно, не скоро найдут: ведь кому придет в голову искать его в балке у пещеры... И при нем обнаружат письмо Федры. Прочтут и подумают, что именно оно убило его. Она когда-нибудь узнает об этом и обрадуется...
— Никогда! — сказал Кретов.— Никогда!
— Все же сожги его,— напомнил о себе Голос— И мы погреемся перед морозной ночью.
Кретов расстегнул на груди пальто, просунул руку под рубашку, растер ладонью грудь. Спазм ослабел, освобожден-
ные силы разлились по телу. Ему стало тепло и спокойно. Кретов взглянул на часы, вспомнив о назначенном на сегодня занятии политкружка. Часы показывали начало шестого. Таким образом, у него было еще около двух часов свободного времени: занятия его политкружка традиционно начинались в семь.
Кретов вошел в пещеру, сел у кострища на камень, возле которого, как и в прошлый его приход, лежала добрая охапка сухих стеблей болиголова. Он сломал несколько стеблей о колено, положил их у ног на кострище, потом подсунул под них скомканное письмо Федры, достал из кармана пальто спички.
— Ты бы оставил мне коробок спичек,— сказал Голос.— У меня всегда со спичками проблема.
— Хорошо,— ответил Кретов, улыбаясь. Голос теперь, совсем не пугал и даже не удивлял его. Страшен был сердечный приступ, который так счастливо миновал — сейчас Кретов понимал, какую опасность приступ таил для его жизни. А Голос, кому бы он ни принадлежал, означал лишь то, что он, Николай Кретов, жив, что опасность смерти миновала, а с нею и все страхи. Он давно заметил, что в нем заметно прибавлялось смелости после сердечных приступов. К тому же Голос — теперь Кретов был совершенно убежден в этом — был отчасти следствием его профессиональной, писательской болезни, которая нисколько не беспокоила его, как, скажем, не беспокоят живописцев цветные сны, отчасти следствием игры, которая придумалась сама собой от одиночества, наиболее сильно ощущаемого им здесь, в пещере. И поэтому Кретов, более ничего не опасаясь, спросил, когда от зажженного письма Федры разгорелись стебли болиголова:
— Ты здесь, у костра?
— Да,— ответил Голос.
— Я могу тебя увидеть?
— Ты уже видел меня. Я тебе не понравился, потому что похож на зеленую тряпичную куклу, каких теперь нигде не увидишь.
— Ты живешь в пещере? Постоянно в этой пещере?
— Не совсем так. Но и то место, где я живу, очень похоже на пещеру,— ответил Голос— На покинутую пещеру, в которую ты иногда забредаешь.
Кретов, смотревший все это время на огонь, перевел взгляд в ту сторону, откуда слышался Голос. Он сделал это осторожно, чтобы не вспугнуть собеседника. И увидел все ту же зеленую тряпичную куклу, стоящую у стены.
- Это ты? — в упор глядя на нее, спросил Кретов.
Кукла не ответила.
Кретов встал, подошел к кукле и опустился перед нею на корточки. Это была действительно тряпичная кукла, сшитая из зеленых лоскутков, очень старая, потрепанная, с гладким личиком, на котором едва угадывались некогда нарисованные глаза. Она стояла, прислоненная к стене. Одна нога у нее была полуоторвана, висела на нитке. На голове ее красовалась черная бархатная шляпка, к правой беспалой руке ее был пришит красный шелковый цветок.
— Значит, это не ты,— сказал Кретов и коснулся пальцем ее мокрого личика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123