Они привязаны к жизни. И чем ближе к последнему дню, тем больше. Они эгоисты более, чем следует. Они более бесстыдны, чем стыдливы. Они не поддаются надеждам. И более живут воспоминаниями, чем надеждой, потому что для них остающаяся часть жизни коротка, прошедшая длинна, а надежда относится к будущему, воспоминания же — к прошедшему. В этом же причина их болтливости: они постоянно говорят о прошедшем, потому что испытывают наслаждение, предаваясь воспоминаниям. В своей жизни более руководствуются расчетом, чем сердцем, потому что расчет имеет в виду полезное, а сердце — добродетель. Они поступают несправедливо вследствие злобы, а не вследствие высокомерия. Они способны к состраданию, но не потому, что любят близких, а по своему бессилию, потому что на все бедствия смотрят так, словно они придут и к ним. Они ворчливы, не бойки и не смешливы. Они угрюмы и неприветливы, эти несчастные старики». Продолжать? — спросил Кретов.
— Да, да,— отозвался Самохин.— Продолжай. Какая мерзость эта старость! А? И что же делать?
— «Что же делать? — воскликнул Эвном, один из слушателей, который часто приходил к храму Аполлона,— продолжал чтение Кретов.— Какая мерзость эта старость! И на-
до ли говорить о ней? Ведь и ты уже не молод, Аристотель. Да и нам, юношам, старости не избежать.— А с юношами дело обстоит так,— продолжал Аристотель.— Юноши склонны к желаниям и прежде всего к желаниям любви. Впрочем, страсти эти переменчивы, скоро загораются и так же скоро гаснут. Они страстны, вспыльчивы и склонны следовать гневу, когда считают себя обиженными. Они любят почет, но еще более любят победу, потому что юность жаждет превосходства. Они не злы, а добродушны, потому что еще не видели многих низостей. Они легковерны, потому что еще не во многом были обмануты. Они исполнены надежд, потому что так разгорячены природой, как развлекающиеся на пиру. Они преимущественно живут надеждой, потому что надежда касается будущего, а воспоминание — прошедшего; у юношей же будущее продолжительно, прошедшее же кратко: в первый день жизни не о чем помнить, надеяться же можно на все. Поэтому их легко обмануть. Они чрезвычайно смелы, потому что пылки и исполнены надежд; первое лишает их страха, второе делает уверенными. Молодые люди стыдливы: они воспитаны исключительно в духе закона и не имеют понятия о других благах. Они великодушны, потому что жизнь еще не унизила их и они не испытали нужды. Они предпочитают прекрасное полезному, потому что живут более сердцем, чем расчетом. Юноши более, чем пожилые, любят друзей, семью и товарищей, потому что находят удовольствие в совместной жизни и ни о чем не судят с точки зрения пользы. Они во всем грешат крайностью и излишеством вопреки Хилонову изречению: «Ничего сверх меры». Они все делают через меру: чересчур любят и чересчур ненавидят. И во всем остальном так же. Они считают себя всесведущими и утверждают это. Вот причина, почему они все делают через меру. И несправедливости они совершают по своему высокомерию, а не по злобе. Они легко доступны состраданию, потому что считают всех честными и слишком хорошими: они меряют всех ближних своей собственной неиспорченностью. Они любят посмеятся и сказать острое словцо, так как остроумие есть отшлифованное высокомерие.
— Ты рассказал все это затем, чтобы похвалить юность и осудить старость? — спросил Аристотеля все тот же Эвном.— Но ведь и Солон уже сказал, что в первую гебдомаду, первые семь лет, ребенок меняет зубы, во вторую гебдомаду наступает зрелость, в третью — возмужание, в четвертую — акме, расцвет, в пятую вступают в брак, в шестую укрепляется разум, в седьмую и восьмую расцветают ум и речь, в
девятую доблесть уступает мудрости, а десятая гебдомада — ожидание смерти. Да и Платон написал об этом в «Законах». Что же своей речью хотел сказать ты, Аристотель?
— Я хотел сказать, что у юности так много достоинств и так мало пороков, что никто не станет бороться с нею. К тому же недостатки юности быстро излечивает время. У старости же так много пороков, что было бы лучше, когда бы она и вовсе не наступала. И вот главное, Эвном: кто хочет сразиться со старостью, тот должен знать, чего в ней следует опасаться больше всего. Разум способен исправить природу, Эвном. То, чего человек достигает в лучшие годы зрелости, он может достичь с помощью знаний в юности; а то, чего лишается в старости, может с помощью разума возвратить. Поэтому я говорю: достойная человека старость есть мудрая старость. Приобретать знания, стало быть, никогда не бывает ни слишком рано, ни слишком поздно. И поэтому знания— первое и наилучшее достоинство человека во все годы его жизни...» Все,— сказал Кретов и захлопнул книгу.
— Твой вывод,— потребовал Самохин, беря из рук Кретова книгу.
— Разумная старость не должна уступать дорогу неразумной юности. Неразумная старость не должна поучать разумную юность. Созданная и создаваемая культура — общий для всех учитель. Обратите внимание на культуру: она придает форму духу. Предание формы вещам — наука. Предание формы духу — искусство. Труд соединяет дух и материю, искусство и науку. А там, где такого соединения нет, там возникает мусорная свалка! — зло закончил Кретов.
— Я тебя понял. Старики, не овладевшие культурой, ничему научить не могут. Юность, не овладевшая культурой, ничого хорошего но создаст. А мы этой самой культуре не уделяем внимания, мы озабочены не духом, а материей, и в результате создаем не прекрасный дворец будущего, а мусорную свалку. Так?
— Так.
— Знакомая песенка,— Самохин встал, подошел к окну и распахнул его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123