Она уже узнала от Алины, какие перемены ожидаются в их семье. Когда подруги остались вдвоем, Лейла сказала почти теми же словами, какими сегодня говорил отец:
— Ничего не поделаешь, Мирья. Такова жизнь мелкого землевладельца в наше время.
Мирья ничего не ответила. Она ждала, что Лейла постарается как-нибудь утешить ее, скажет доброе слово. А что Лейла могла сказать?
Молча шагали к дому. Видавший виды велосипед Лейлы стоял у крыльца. Она взялась за руль,
— Пойдем ко мне. Куда ты спешишь? — просила Мирья.
— Нет, Мирья, у вас и без меня забот хватит. Не забудь, что в будущую субботу мы организуем собрание с протестом...
— Что? С каким протестом?
— Ты только подумай. Участников фестиваля не хотят пустить на спортивные соревнования.
— Не может быть!
— Все может быть, Мирья, все. Но мы не допустим этого!
Когда Мирья вернулась в комнату, Алина озабоченно сказала:
— Что-то Кайса-Лена все не идет за молоком?
— Пожалуй, я схожу к ней, мама,— ответила Мирья и взялась за бидон.
Кайса-Лена жила недалеко. К ее избушке вела узкая проезжая дорога, но Мирья всегда шла напрямик — сначала по краю ржаного поля, потом через скалу. Избушка Кайсы-Лены была еще более ветхой, чем дом Матикайнена. Дряхлый пес Халли, свернувшись калачиком, лежал на плоском камне, заменявшем ступеньки крыльца. Обычно Халли хриплым лаем предупреждал хозяйку, что идут гости. Когда же появлялась Мирья, Халли, как бы из вежливости, только приподнимал голову и раза два ударял хвостом по камню. После этого необходимого церемониала пес опускал голову на передние лапы и опять погружался в свои собачьи думы.
Кайса-Лена лежала в постели. Увидев Мирью, она обрадовалась и попыталась встать, но девушка уложила ее обратно.
— Что с тобой? — спросила она.
— Да вот не могу шагу ступить, спина ноет,— пожаловалась старушка.— В шкафу лежит горбушка хлеба. Будь добра, снеси ее Халли. А то бедняга целый день не ел.
Получив горбушку, Халли поднялся. Это был на редкость благовоспитанный пес, он не мог есть как попало. В конуре у него всегда стояла тщательно вылизанная тарелка.
Вернувшись, Мирья спросила:
— А ты сама-то ела?
— Я-то что. Утром кофейку попила. Перестала бы только спина болеть, тогда уж я...
Мирья принесла из сарая сухих дров, затопила плиту и сходила за водой. Пока вода закипела, девушка успела подмести пол и вымыть посуду. В шкафу не нашлось ничего, кроме хлеба и пары салак. Молоко она принесла с собой. Мирья заварила остатки кофе, решив про себя, что утром принесет новый кофе.
— Ты такая добрая,— только и могла сказать Кайса-Лена.
Выпив чашку горячего кофе, старушка разговорилась:
— От Калле сегодня пришло письмо.
Калле был младшим сыном Кайсы-Лены, единственным оставшимся в живых. Мирья видела его только раз, год
назад, когда сын приезжал проведать мать. Калле работал лесорубом и жил со своей семьей из пяти человек на самом севере, неподалеку от Рованиеми.
— Что же он пишет?
-— Опять без работы. Каково ему там с детишками. Беда...
Кайса-Лена ни разу не видела своих внучат, но знала каждого по имени и говорила о них, как будто они жили с ней.
— Да... Он ведь тебе, наверно, не помогает?
— Какая от него помощь. Ему бы впору сейчас самому помочь. А у меня ничего нет особенного, чтобы ему послать.
Это «особенное» вызвало у Мирьи улыбку. Она-то хорошо знала доходы старушки. Отцу Мирьи с большим трудом удалось выхлопотать ей какое-то пособие от общины, но и это пособие Кайсе-Лене давно уже не давали. Обещали ее устроить в дом для престарелых, но престарелых было много, а мест для них мало. Мирья решила снова поговорить с отцом. Она точно не помнила, сколько лет Кайсе-Лене, и спросила ее об этом.
— Лет-то немного,— отвечала старушка. Еще и семидесяти нет... Вот только бы спина перестала болеть. Жена пастора, спасибо ей, обещала дать мне постирать.
В избушке становилось все темнее. Этой избушке тоже было почти полвека. Кайса-Лена построила ее вместе с мужем. Временно, как они тогда полагали. Скромные сбережения служанки и батрака не позволили нанять кого-то в помощь. Но зато у них было другое, что намного драгоценнее всяких сбережений — они были молоды, крепки и полны надежд. Они верили в свои силы. Покойный муж выкорчевал немало камней и пней на полях прежнего владельца Каллиониеми, старого, вечно больного, известного по всей округе скряги. Тогда они и построили избушку. Трое сыновей и дочь выросли в ней, вместе с отцом пахали поле, рубили лес, а потом разбрелись по белу свету и н0 вернулись. Два сына погибли на войне, дочь умерла. Потом и старик внезапно начал харкать кровью. Пролежал пару месяцев на этой же постели и умер. За погибших сыновей старушке полагалась пенсия, но у господ столько всяких параграфов, что простому смертному правды не добить Положение осложнялось тем, что сыновья уже не жили с родителями и были призваны на фронт в другой провинции.
В этой избушке, где понемногу густел сумрак летней ночи, старушка прожила всю жизнь, мечтая о лучшем. Надежды не покидали ее и теперь.
Мирья ушла с невеселыми мыслями. На прощанье Кайса-Лена сказала еще раз;
— Ты такая добрая.
Пришла осень. Высокими валами катились седые волны озера Хаапавеси. Они пенились и клокотали, пытаясь вырваться из расщелин между скалами. Не найдя выхода, они вставали на дыбы и обрушивались на скалы. Один вал вытеснял другой и тут же сам разбивался о камни. А волны, которым удалось миновать каменистую косу Каллиониеми, свободно катились дальше, ненадолго успокаиваясь и снова вырастая в седой, грохочущий вал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91