Забыли? Как вы кровь проливали, а мы прохлаждались.
Петриков, все еще рассматривая старика, признал:
— У вас действительно что-то подозрительно знакомое лицо.
— Во-во, припомнили — именно подозрительно. Помните историю с одной женщиной?
— С женщиной! — вырвалось вдруг у Елены Петровны. Ей даже стало любопытно.— С какой же?
— Ну, с одной там...— Койвунен замялся, глубоко затянулся и, пуская дым колечками, сосредоточенно стал следить за ними. Потом тихо сказал: —Да с тобой, Елена Петровна.
— Со мной! — Елена Петровна даже заморгала от удивления.— Со мной! Нет у меня никаких историй!
У нее был такой растерянный вид, на лице ее было написано столько удивления, что старик не мог не добавить:
— Да это когда мы тебя из финского тыла притащили...
Теперь Елена Петровна была настолько поражена, что
даже больше ничего не спросила. Мысли ее зароились, перебивая одна другую. Значит, здесь, в Туулилахти живут люди, знавшие ее еще в годы войны, знающие ее судьбу. Ведь она почти никому о себе не рассказывала, разве только кое-что Айно Андреевне. И зачем рассказывать? У многих жизнь сложилась не легче. А интересно, какое участие Койвунен и Петриков приняли в ее спасении и что у них за конфликт случился на этой почве? Все это так странно, так неожиданно. Надо бы спросить...
Но ничего спросить она не успела. Петриков опередил
ее:
— Давайте потом поговорим о делах давно минувших дней. А сейчас — за работу. А то перекур у нас Затянулся. Или как, Елена Петровна?
Елена Петровна только кивнула в ответ. Когда все разошлись, Петриков подошел к Койвунену и, хлопнув того по плечу, сказал дружески:
— Заглянул бы ко мне вечерком. Посидим, потолкуем. Или лучше я зайду к тебе.
На небольших стройках и лесопунктах люди в свободное время часто собираются в конторе. Они приходят послушать полуофициальную беседу начальника с прорабами, мастерами и бригадирами, чтобы быть таким образом и курсе производственных дел, они приходят и просто покурить, поделиться новостями, воспоминаниями.
Заглядывают сюда и люди, которые давно уже ушли на пенсию и могли, казалось, спокойно отдыхать, не волнуясь, сколько на сегодня выдано «кубиков» или как обстоит дело
с Каким-то там монтажом. Вот и сегодня сидели два ветерана — Койвунен и Степаненко.
Закончив деловой разговор, Воронов вдруг обратился к Койвунену. Он спросил таким тоном, словно тот в чем-то провинился:
— Что за история у тебя там с Петриковым и при чем Елена Петровна?
Койвунен молча встал, неторопливо прошел к печке и, тщательно выбив трубку и заправив ее табаком, коротко ответил:
— Да ничего особенного.
— Ну все-таки?
— Пусть этот ваш Петриков не говорит, что кровь проливал. А еще метит на место Маккоева. Уж кто действительно воевал, так это он, Маккоев наш.
— Если уж ты начал, так не тяни,— попросил Вася Долговязый.
— Не я — он начал, Петриков. Воевал он знаете как? Под кроватью. Как завыла бомба, он — шмыг под кровать. И так сразу запахло, что дышать невозможно стало. Известное дело: как бывает в таких случаях. А потом он запасся бумажками, всякими врачебными справками — больной, мол. Ну и устроился в газете, в Пудож подался, подальше от фронта. А какой из него газетчик? Если уж и напишет пару слов, то — всё из чужих статей. Выперли его из редакции или сам ушел — чего не знаю, того не знаю. Я скажу только: кишка просто у него тонка да душа в пятках — вот и все его хвори...
Елена Петровна заерзала на стуле, потом прервала старика:
— Почему ты так зло говоришь о человеке? Что он тебе плохого сделал? Что, личные счеты у тебя с ним, да? Я не думала, что у тебя такая натура.
Койвунен вынул трубку изо рта и, удивленно мигая слезящимися глазами, уставился на Елену Петровну:
— Натура, говоришь? Личные счеты, говоришь? Эх вы, люди! Но раз я начал, так скажу до конца...
Закончив свой рассказ, старик встал, снова выбил золу из трубки и молча направился к выходу.
— Но ты-то хоть узнал меня? — спросила Елена Петровна.
Люди сидели молча, стараясь из отрывочных фраз старого сплавщика и партизана представить себе более или менее цельную картину случившегося, хотя многое для них оставалось неясным.
Как могло случиться, что человек, показавший себя трусом и даже симулянтом, сумел настолько войти в доверие командования, что смог распоряжаться судьбами настоящих патриотов, сохранивших в жестокой борьбе гуманные чувства? Демагогией ли он добился этого или это случилось благодаря прежним его заслугам? Да и были ли у него вообще заслуги? Старик Койвунен не знал и не интересовался, какую должность тогда получил Петриков. Но он хорошо, слишком даже хорошо помнил, как встретил Петриков их, партизан, доставивших Елену Петровну через линию фронта. «Почему вы, такие-сякие, отвлеклись от выполнения боевого задания?» — кричал Петриков. Он обвинял их в дезертирстве, в том, что они просто воспользовались случаем, чтобы спасти свою шкуру. Он даже угрожал им трибуналом. «А кто она, эта женщина?—спрашивал их Петриков.— Может, она сама хотела остаться на оккупированной территории, а под бомбу попала случайно. А может, даже хуже того,— может, она получила контузию по специально разработанному плану. Война есть война, все может быть. И вообще неизвестно, выживет ли она и стоило ли тащить ее через линию фронта».
Так говорил тогда Петриков. Он не знал ни по имени, ни по фамилии Елену Петровну, он даже не видел ее в лицо,— она в это время лежала уже в госпитале, все еще не приходя в сознание. И шесть партизан, в том числе Койвунен, просидели под арестом, пока отряд не вернулся из рейда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91