Он обещал, но о дне выступления не условились. Сегодня я зайду к нему, договоримся. Приходи, послушай.
— Я-то знаю, что коммерции советники скажут. И все же охотно пришел бы, конечно, но не знаю, смогу ли. Все вечера заняты. Ну что ж, у меня всё. Иди к своему коммерции советнику. Мы тут еще с Мирьей потолкуем.
Оставшись одни, Мирья и Матти посидели молча. Потом отец сказал:
— Да, стара стала мама и все тоскует. Только и думает о тебе да об Алинанниеми. А тебя дома нет.
— Бедная мама,— тихо сказала Мирья, отвернувшись к окну.
— Когда же Нийло построит свой дом? — осторожно поинтересовался отец.
— Когда будет работа и деньги.
Отец опять помолчал, потом сказал:
— Я прошу тебя, Мирья, только не забывай маму.
— Ну папа... Ну зачем ты такое...
Мирья повернулась к отцу. На глазах ее были слезы.
— А как ты здесь, в городе?
— Что я... Госпожа Халонен заботится обо мне, иногда даже слишком.
— Так, так. Хорошо,— но по голосу отца чувствовалось, что это не так уж хорошо.
— И Танттунен хорошо ко мне относится. Напрасно ты его ругаешь. Его нужно понимать.
— Я-то его знаю. Было бы неплохо, если бы и ты поняла его по-настоящему... Но мне, пожалуй, пора на автобус.
— Может, зайдем в госпоже Халонен? Кофе попьем.
— Да нет, не стоит. Да и некогда уже. Ну, всего хорошего.
Матикайнен попрощался с дочерью и, не оглядываясь, вышел. Мирье стало грустно. Она решила про себя, что все следующее воскресенье проведет с матерью. Может, забежит к Лейле, но только на минутку.
Потом задумалась: что же отец имел в виду, говоря, что Танттунена надо понимать по-настоящему. И что же он за человек?
Когда-то давно Танттунен работал токарем, потом учился в коммерческом училище, но коммерсантом не стал, а пошел в социал-демократическую газету. Во время войны он отмежевался от социал-демократов, но к коммунистам не примкнул.
Казалось, Танттунену никакого дела нет до того, что происходит в городе. Но стоило кому-нибудь нелестно отозваться о Советском Союзе, как секретарь преображался. Он весь выпрямлялся, серые глаза его загорались огоньком, который не предвещал ничего хорошего. Правда, и в этих случаях он старался говорить вялым голосом, даже зевал. 11о Мирья знала, что это спокойствие напускное — внутри у секретаря все клокотало и кипело.
Однажды вечером — было это в первые дни работы Мирьи — они остались вдвоем. Секретарь, весь в густых клубах табачного дыма, что-то старательно писал, потом вдруг отодвинул бумаги в сторону и долгим, пристальным взглядом, посмотрел на девушку. Мирье даже стало не по себе.
— А ты, говорят, советская? Что ж, это очень хорошо.
— Я же ничего не помню,— призналась Мирья.
— Это ничего. Я тоже в свое время ничего не знал, что это за страна, а теперь, как видишь, плохо или хорошо, работаю окружным секретарем общества, которое должно разъяснять людям, что это за страна и в каких отношениях с ней нам выгоднее быть. Да, Мирья, твоя страна, я говорю — Советский Союз, была для меня когда-то что быку красная тряпка. На зимнюю войну пошел как бык на красное — пригнув морду к земле и выставив вперед рога, с мычанием и ревом. И мне было плевать, какие козни строились против этой страны и какая незавидная роль отведена в них нашей Суоми. А я ведь как-никак считал себя журналистом и с умным видом поучал других.
«С чего он это мне?..» — Мирья не понимала, почему он исповедуется перед ней, молодой, неопытной девушкой. Словно угадывая ее мысли, Танттунен промолвил:
— Финляндия может жить только в дружбе с Советским Союзом. Я к тому, чтобы ты понимала, для чего существует наше общество.
Танттунен полистал бумаги какой-то рукописи.
— А почему ты теперь редко пишешь? — спросила Мирья.— Люди охотно читают твои статьи.
— Пописываю иногда. Да получается вроде Нового завета. Человеку, видишь ли, легче учить других, чем самому учиться. Когда учишь других, тебе за это платят, а когда сам учишься, то не один пот прольешь, да к тому же нередко учат битьем. Я это на своей шкуре познал. Меня много били. Был маленький — отец ремнем учил, стал большим — от Красной Армии досталось... Вот и научили уму-разуму.
От отца Мирья слышала, что Танттунен ночи напролет сидит за книгами. Да и сама она видела, что секретарь приходит на работу с припухшими веками. Говорили, что он удивительно хорошо знает все, что касается Советского Союза. Он самостоятельно овладел несколькими языками, свободно читал по-русски, но сам посмеивался: что за чертовщина — русские никак не могли его понять, когда он в Москве пытался обойтись без переводчика. А в Москве он бывал не раз — то в составе разных делегаций, то туристом.
— Вот к чему я это,— повторил под конец секретарь.— .Уж кто-кто, а ты должна больше читать. Тебе надо знать Советский Союз. Тем более что работаешь у нас. Это такая страна, о которой есть что изучать, есть над чем подумать. Зайди-ка вечером к нам, я выберу тебе что-нибудь для начала.
— Как мне хотелось бы учиться! —вырвалось у Мирьи.— Правда, что в Советском Союзе не нужно быть богатым, чтобы попасть в институт? Ты ведь знаешь...
— Правда, Мирья, правда. И не только это ты должна знать. Но раз уж ты оказалась в другой стране, то с ней ты, видимо, и должна связать свою судьбу. Слышала, наверно, один старый девиз. Теперь бы я его переиначил так: «Мы — не советские, американцами не станем, так что будем финнами». Каждый должен помнить это, исходить из этого. Даже в учебе.
После этой беседы Мирья часто ходила к Танттунену за литературой. Его дом буквально был набит книгами. Стены обеих комнат небольшой квартиры заставлены книжными полками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91