Вот и все. Озеро было так спокойно, как может быть только ранним летним утром, так тихо и зеркально, что Зорька, собака Воронова, залаяла, увидев свое отражение в воде.
Айно еще не была замужем.
— Тогда у меня была хоть Зорька,— грустно усмехнулся Воронов.— Теперь и ее нет.
— Заведи,— посоветовала Айно, опять нахмурившись. Она встала и выплеснула остатки вина в помойное ведро.— Никогда больше не приноси мне этой гадости.
А Воронов говорил теперь уже от души:
— Я частенько бываю на Пуорустаярви и всегда вспоминаю то утро...
Айно вернулась к столу с пустым стаканом в руке. Воронов встал и неожиданно обнял ее за талию, рывком притянул к себе и пытался поцеловать. Айно вырвалась и с размаха ударила его по щеке. Не столько от боли, сколько от удивления Воронов схватился за щеку, встал и начал натягивать пальто.
— Заберите свою бутылку!
Это «вы» звучало как вторая пощечина.
Воронов машинально взял бутылку и ушел. К счастью, никто не видел его в тот момент — никогда еще бывший начальник Туулилахтинского сплавного рейда и нынешний начальник стройучастка не выглядел таким жалким, ошеломленным, как сейчас.
Оставшись одна, Айно уткнулась в подушку и дала волю слезам. Она сама не могла объяснить, что ее так огорчило. Может быть, то, что так поступил лучший друг ее Пети... «Но Пети уже давно нет...» После бурной вспышки настроение меняется быстро. Айно поднялась и посмотрела в окно. «Неужели Михаил Матвеевич ушел навсегда?»
На темной улице ничего не было видно.
Спустя четыре дня Воронов случайно встретил Айно на улице. Они остановились, избегая глядеть друг другу в глаза, и даже не поздоровались. Воронов сказал нерешительно:
— Айно Андреевна, я хотел бы поговорить с вами.
— Пожалуйста.
— Не сейчас. Может быть, вы позволите мне зайти к вам домой?
— Ладно, заходите,— после мгновенного замешательства согласилась Айно.— Но только без вина.
Вечером Воронов, смущенный и покорный, стал извиняться. Должна же Айно понять его. Он не имел в виду ничего дурного, он не из таких, он все годы думал о ней, с самыми чистыми помыслами...
И Айно понимала его. Ее сердце тоже не было каменным. Она тоже думала о нем, хотя и старалась этого не делать из уважения к памяти Пети. А потом еще — ведь где-то есть Ольга...
— Нет, Ольга уже не вернется в мою жизнь,— сказал Воронов.
Было так приятно помириться, когда оба хорошо понимали друг друга. Айно даже прослезилась и уткнулась лицом в плечо Михаила Матвеевича.
В этот вечер начальник стройки уже не получил пощечины...
Елена Петровна возвращалась домой. Она не смогла вытерпеть до конца и уехала из санатория на неделю раньше. На два дня задержалась в Москве: ходила в Министерство иностранных дел. Пришла туда полная решимости немедленно поехать за дочерью. Ей даже в голову не пришло, что это не так просто: государственная граница — не просто красная полоса, проведенная на картах мира. Граница есть граница. Она разделяет два государства, два разных мира, две жизни. Она может проходить даже между матерью и ребенком. В Министерстве ей вежливо объяснили, что для получения заграничного паспорта и визы требуется определенное время. Кроме того, ни Елена Петровна, ни Министерство иностранных дел не компетентны решать, переедет ли девушка к матери в Советский Союз или останется в Финляндии. Этот вопрос должна решить сама Мирка с согласия своих приемных родителей. Если решение будет положительным, то еще потребуется согласие финляндских властей, ибо речь идет о гражданке Финляндии.
Для матери это было непостижимо.
— Ребенок, увезенный на чужбину во время войны, должен быть возвращен на родину! Это нужно было сделать давным-давно! Разве это не ясно?
— Не совсем.— Молодой сотрудник Министерства иностранных дел ласково успокаивал расстроенную мать.
Тогда была война, теперь — мир. И все, даже более важные, вопросы разрешаются мирным путем.
Для Елены Петровны этот вопрос был самым важным, но законы есть законы, и ей пришлось удовлетвориться тем, что делу был дан ход, анкеты заполнены и оставлены на рассмотрение. Многое нужно было еще выяснить перепиской.
Что за люди приемные родители Мирки, от которых теперь зависит так много? Читая письмо дочери, Елена Петровна думала о них с большой благодарностью, но теперь в ней заговорила ревность матери. Мирка пишет о них так тепло,— неужели они сумеют оставить ее навсегда у себя?
С этими тревожными мыслями Елена Петровна села вечером на мурманский поезд и, попросив у проводницы постель, сразу легла спать. Ей не хотелось вступать в разговоры с попутчиками. Правда, никто с ней и не пытался завести разговор. Как только поезд тронулся, пассажиры легли спать и свет в купе потушили.
Елена Петровна лежала в темноте, слушая однообразный перестук колес. Если бы в купе горел свет, она опять достала бы из сумки карточку Мирки, хотя все эти дни она любовалась фото.
Поезд шел на север. За окном мелькали огни станций, на перронах уже лежал снег. Елена Петровна стала засыпать. Снегу на перронах становилось все больше и больше... Выросли большие сугробы. А за этими бесконечными сугробами стояла Мирка, маленькая, беспомощная, с большими голубыми глазами, и протягивала руки к Елене Петровне. «Мама сейчас придет, мама возьмет тебя»,— и Елена Петровна брела изо всех сил, утопая в снегу, обливаясь потом. А сугробы становились всё глубже, а расстояние между ней и дочерью не уменьшалось.
Елена Петровна проснулась вся в поту. В вагоне было слишком жарко. «Надо приоткрыть окно»,— подумала она и заснула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91