Многое здесь было не таким, как там. И люди, кажется, не такие. Бывает, ворчат, ссорятся, но злобы не таят. Каждому, конечно, хочется больше заработать, но никто не отказывается и от такой работы, как, например, вчера вечером, в дождь,— взяли и поехали за почтой. Случается, рабочие кроют начальство последними словами, но зато все распоряжения начальника стройки, прораба, бригадиров выполняют без лишних слов. Собрания здесь проводят слишком часто и говорят на них больше, чем само дело требует. Молодежь много читает, да и не только молодежь. Люди разбираются в международном положении, в достижениях науки, в событиях культурной жизни и в то же время проявляют непонятное безразличие к собственному быту, мирятся с неудобствами, от которых можно было бы избавиться. Вместо того чтобы в часы досуга заняться домашними делами, позаботиться об уюте, они читают, сидят на собраниях или кружках.
Столовой заведовала совсем молоденькая девчушка. Звали ее Изольдой. Это имя казалось Мирье звучным и красивым. Сама девушка была далеко не красавица. Лицо вытянутое, лоб узкий и высокий, нос слишком тонкий, рот большой. Только ее серые, чуть-чуть грустные глаза были привлекательными. Они всегда смотрели приветливо. Странной казалась и судьба Изольды. Родилась она в Москве, выросла в Ленинграде, а, окончив школу, уехала в карельскую тайгу заведовать рабочей столовой, помещавшейся в наскоро сколоченной избушке, где всегда было тесно и жарко.
— На обед приготовим что-нибудь вкусное. Только приходите вовремя,— сказала Изольда, помогая раздатчице наполнять судки.
Мирья не успела уйти из столовой, как пришла девушка-почтальон. Она считала Мирью своей хорошей знакомой, так как чаще, чем кому-либо, приносила ей письма, и не просто письма, а незнакомые конверты со штампом «Международное». Почтальонша подошла к Мирье, поздоровалась за руку и достала из сумки письмо. От Нийло! Мирья хотела тут же вскрыть конверт, но, надорвав краешек, передумала и сунула письмо в карман.
Тут кто-то обнял Мирью за талию. Она обернулась и увидела Айко Андреевну, как всегда жизнерадостную и румяную, с капельками дождя, поблескивающими бисеринками в густых каштановых волосах.
— Как живем, Мирьюшка?
Врач поселковой больницы, Айно Андреевна была для Мирьи в Хаукилахти самым близким после матери человеком.
— Живем помаленьку. Вот только погода совсем никудышняя. Хочется, как кошке, сидеть у печки да греться.
— А сегодня посидим у нас, повеселимся,— сказала Айно.— Будут гости даже из Кайтаниеми.
— Сколько тебе исполняется?
— Не спрашивай, Мирья! Человеку столько лет, как он себя чувствует. Итак, в восемь вечера. Только без всяких подарков — так и передай матери.
«Мирья, милая Мирья!
На Хаапавеси большие волны, идет дождь, очень ветрено. Наверно, и на вашем Сийкаярви такие же волны...»
«Да, Нийло, такие же». Мирья опустила письмо и, прислонясь к окну, стала смотреть на озеро. Как далеко отсюда Хаапавеси, Каллиониеми, скалистый мыс, на котором прошло ее детство. Между этими озерами, Хаапавеси и Сийкаярви, несколько сот километров, и, кроме того, между ними проходит государственная граница.
«К нам приезжал эстонский певец Георг Отс... Он пользовался здесь огромным успехом. Ты, наверное, видела его и слушала там, у вас. Слушая его, я все время думал о тебе...»
Георга Отса Мирье не удалось еще повидать, у нее есть только пластинки с концертом эстонского певца. Ей захотелось включить проигрыватель и послушать песни Отса. И представить себе, что она слушает их вместе с Нийло.
Письма от Нийло приходили регулярно, раз в неделю. Матти и Алина Матикайнены писали тоже часто — не реже двух писем в месяц. Двадцать лет Мирья называла их отцом и матерью и в письмах теперь по-прежнему называла Матти папой, а Алину — мамой. Приходили письма от подруг и от знакомых. Юные филателисты поселка часто наведывались к Мирье за интересными заграничными марками. Мирья отвечала всем. Она писала, что здесь хорошо, люди хорошие, здесь строится большой поселок. Она понимала: им, в Финляндии, все это скучно, неинтересно читать, но что она могла еще написать? Она вспоминала в письмах своих старых знакомых, спрашивала, как они там живут, и тогда ее письма были грустными.
Еще вчера вечером перед сном Елена Петровна снова завела разговор о Матикайненах:
— Вот будет лето и...
Была договоренность с Матикайненами, что на лето Алина и Матти приедут к Мирье в гости.
— К лету мы многое успеем построить: будет что показать и где жить.
— Мама, у тебя одно в мыслях — только строительство. Они же приедут смотреть не егройку, а нас.
— Об этом я и говорю: чтобы им было здесь хорошо. Чтобы им понравилось здесь. Хорошие они люди...
И голос Елены Петровны, обычно властный и решительный, становился мягким.
— Ведь шла война. А они взяли к себе ребенка из чужой страны, из страны противника. Это могли сделать только люди с добрым сердцем. Ты, Мирья, не помнишь тех времен. А мне Алина рассказывала... Тебе было только три года... Да, спи, Мирья, спи.
Елена Петровна повторила слова, сказанные Алиной в тот осенний вечер, когда маленькая девочка Карелии стала ее дочерью.
— Что он пишет? — спросила мать о Нийло... Впрочем, Нийло не очень интересовал Елену Петровну: у нее хватало своих забот и дел, которые начинались уже с утра. Вот и сегодня... Не успела она уйти на работу и даже толком позавтракать, как начали приходить люди. Кому-то нужно о чем-то договориться, кто за нарядом, кто хочет посоветоваться. Приходили и требовать и просить..
Мирья еще нигде не работала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112