.. Иди-ка ты, временный... Это тебе не...— Он не мог закончить ни одной фразы. Потом он круто повернулся, захлопнул дверь, вошел в дом, где веселье было в самом разгаре и захмелевший Степан Никифорович пел оглушительным басом «Рябинушку».
Автобус был почти пустой — только в конце машины дремали, покачиваясь и крепко держась за пухлые авоськи и сумки, две старушки и старичок в ушанке. Мирья и Нина сели на передние кресла, Васели позади них.
Свет фар с трудом пробивался сквозь косые струи дождя. На поворотах в ярких полосах света на мгновение появлялись оголенные стволы берез и осин, и тогда волосы сидевшей перед Васели Мирьи тоже на мгновение вспыхивали в светящемся ореоле на фоне мелькавших белых деревьев.
Васели смотрел на Мирью, и ему хотелось, чтобы это мгновение длилось дольше, но машина мчалась вперед, деревья опять исчезали в непроглядной темноте, и опять ему приходилось ждать следующего поворота. Надолго ли Мирья появилась в его жизни? Васели захотелось, чтобы эта девушка с волосами цвета соломы, так неожиданно, случайно появившаяся на его жизненном пути, не исчезла, как эти белые березы в ночи. Но ведь в мире нет ничего постоянного, все проходит безвозвратно. Такова вся жизнь.
Живет человек, и ему кажется, что без его существования все на свете не имеет смысла, а умрет — дожди будут лить так же и ветер будет бить в лицо, но уже другим людям... Все это и смешно, и глупо, и грустно.
Васели усмехнулся своим мыслям: «Ишь, расфилософ-ствовался» — и стал думать о том, что случилось в семье его матери. Судьба отчима его почти не волновала. Васели не любил его и не считал своим родственником. Он даже был ему не отчим, а просто чужой человек. Жалко было мать и маленькую Сандру. Сандре-то он все-таки отец. Туго теперь придется их маме. «Ну ничего, мы с Ниной поможем»,— думал Васели.
Васели хорошо помнил своего отца и всегда гордился им. Хотя лет ему тогда было немного, он все помнил. И помнил то летнее утро, когда у сельсовета стояло несколько полуторок из райцентра и почти все взрослые мужчины деревни сидели в машинах. Он помнил, как они обещали своим женам и детям, что вернутся, обязательно вернутся. И отец тоже обещал ему. И Васели долго верил, что так и будет — раз папа сказал, значит, вернется. Но это было единственный раз, когда отец не сдержал своего слова — он не вернулся. После войны, когда мать тяжело заболела, Васели устроили в детский дом, а когда, несколько лет спустя, его привезли домой, он увидел в их доме чужого мужчину. Мать сказала, что это — отец. Новый папа. Нина сидела у нового папы на коленях. А Васели сказал, что никакого нового папы ему не надо, у него есть свой отец... Его пытались заставить называть отчима папой, тогда он убежал обратно в детский дом. И, несмотря на все .уговоры матери, не вернулся.
Они проехали километров пятнадцать и вышли из автобуса на проселочную дорогу, где хозяйничал осенний порывистый ветер. Отсюда километра три до узкого залива, на берегу которого стоят полдесятка старинных карельских изб. В сухую погоду автобус заворачивает в деревушку. Теперь дорога была в таком состоянии, что проехать можно было только на телеге.
Васели шел впереди, за ним Мирья, и Нина замыкала шествие. Временами приходилось останавливаться, чтобы очистить сапоги от налипшей тяжелой грязи. Дождь лил не переставая. Одежда стала тяжелой, и идти становилось все труднее.
Наконец дорога поднялась на каменистую сопку. Они « пустились по крутому склону к озеру, помыли сапоги и потом направились напрямик к высокой избе, из маленьких окошек которой в осеннюю ночь пробивался слабый красноватый свет. Мать Нины и Васели встретила их на крыльце.
— Милые вы мои, хорошо, что приехали. Чуяла я, будто кто-то шепнул мне, что приедете, не оставите одну... Вот горе-то... А это кто? Темно тут, не признаю...
— Так Мирья же. Елены Петровны дочь.
— Заходи, заходи, доченька. Дай-ка я погляжу на тебя,— заговорила хозяйка,— надо же, как похожа. Вылитая мать. Как она там, Елена Петровна-то?..
Маленькая Сандра спала так крепко, что не услышала, как хлопнула тяжелая дверь. Мать поправила на Сандре одеяльце и вздохнула:
— Взяли у Сандры папу, пришли и забрали.
— За что его? Что они сказали? — спросила Нина, хотя и понимала, что мать знает не больше ее.
— Ничего они не сказали. Зачитали бумагу, мол, распоряжение такое, чтобы арестовать. Велели одеться. Плохого слова нам с Сандрой не сказали. Хотела я дать в дорогу ему еды кое-какой. Говорят, не бойтесь, кормить будут. И увезли. Когда на крыльцо вышли, тогда я и заревела. До того даже слезинки не пролила, ходила как очумелая. Спасибо, что приехали!
Самовар зашумел. Если на душе тяжело, если у человека горе, приглушенное пение самовара в тихой избе словно успокаивает и утешает. Разливая чай, мать рассказывала:
— Вечером бригадир заходил. Спрашивает, чем помочь. Чего мне помогать? Ему, отцу, помощь нужна. А чем бригадир тут помочь может? — Помолчала, подумала, опять заговорила: — А люди теперь хорошие. Вот раньше, когда народ забирали, возьмут кого, так никто не придет, не поможет, боялись все. А теперь, доченька, другие времена — все добра желают. Одного в толк не возьму, почему его забрали.
Ветер на улице усиливался. Сийкаярви зашумело, загрохотало, словно кто-то там передвигал с места на место скалы. Мать подошла к окну и стала всматриваться в темноту, будто могла увидеть, что делается там, на берегу.
— Как бы лодку не сорвало. Надо вытянуть на берег.
— Мы с Васели вытянем,— предложила Нина.— Нет, нет, Мирья, ты сиди.
Когда Нина и Васели вернулись, мать спросила, приступил ли Васели к работе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112