Ходил один, что-то обдумывая, что-то читал и посвистывал. С людьми разговаривал мало: видимо, считал, что здесь, в глухомани, вряд ли что люди смыслят в том, что творится на свете. Если его спрашивали, чем же кончится эта заваруха, отвечал уклончиво: дескать,-поживем, увидим. Потом получилось так, что на какие-то курсы в Петрозаводск из их мест попросили послать грамотного человека. Мийккула был самой подходящей кандидатурой. Отец был очень рад и поговаривал, что, раз власть своя, народная, хорошо, что и служащие будут свои, из простого народа.
Мийккула проучился на курсах все лето и вернулся поздно осенью, когда начались метели. Время наступило беспокойное и непонятное.
Ортьо хорошо помнил те времена. Ему тогда шел уже пятнадцатый. Он очень гордился Мийккулой — ведь не у каждого есть брат, кончивший «большевистскую школу». Жили тогда в постоянной тревоге. Мать и отец боялись за Мийккулу. Мийккула тоже ходил мрачный, только вздыхал:
— Не знаю, муамо и туатто, что тут будет и как быть.
Однажды ночью отец вернулся из Кайтаниеми и сразу бросился к постели старшего сына:
— Ну, сынок, дела так обстоят, что вставай-ка скорей на лыжи и отправляйся в путь. Только побыстрее,
— А куда я пойду?
Мийккула проснулся сразу, но не торопился одеваться.
— Сам знаешь. К своим. Или укройся в лесу. Я знаю одну избушку. Никто вовек ее не найдет.
— Ночью идти?
— Завтра приедут за тобой. Время сейчас такое — не лучше ли спрятаться?
— На что им я? Люди-то свои. А что там в деревне говорят?
— Всех мужиков сгоняют в Ухту. Собрание какое-то будет. Хотят Карелию отделить от России. Тоже мне нашлись отделители, мать их...— выругался отец.
— Да вед не убьют же они меня. Люди-то свои.
— Не знаю. Свои — да не свои. Кто их знает, что они за люди.
Так прошла ночь, но Мийккула никуда не пошел.
На следующий день на Сийкаярви появились люди, они шли к Хаукилахти. Отец еще раз предложил Мийккуле укрыться, пока не поздно. Но Мийккула сидел растерянный и не двигался с места. Потом и отец успокоился. У людей, подходивших с озера, не было даже оружия.
— Муамо, поставь-ка самовар,— предложил Мийккула.
В их избу вошло десятка полтора мужчин.
— Что, на свадьбу идем или в гости? — спросил Хотатта, набивая трубку, когда пришельцы расселись на скамье вдоль стены.
— О свадьбе да о гостях мы думаем, и ни о чем больше,— усмехнулся один из пришедших, подошел к пылающему пийси и стал ковыряться в своей трубке. Другие тоже нашли себе какое-то занятие. Один из мужиков вертел чурбак, которым хозяин дома пользовался при обтесывании, рассматривая его со всех сторон, словно впервые видел такую штуку. Другой внимательно следил за тараканом, забившимся в щель.
Но кто-то должен был нарушить молчание. Крайним, ближе к столу, сидел бородатый мужик, которого Хотатта не знал. Был, видимо, откуда-то с берегов реки Кеми, судя по разговору. Он заговорил первым, стал хвалить погоду, говорил, что лыжи хорошо идут. Мужики поглядывали на него. Потом один из них сказал бородачу:
— Ну, Тимо, тебе говорить, что за свадьба у нас теперь будет.
Бородач кашлянул и стал говорить уже по-фински:
— Нет, хозяин, мы идем не на свадьбу. Дела у нас поважнее. Настала пора и карельскому народу решить свою судьбу. Так что давай-ка, хозяин, бери с собой старшого и пойдем с нами в Ухту решать общие дела.
— А почему это именно в Ухту? — спросил Хотатта.
— Там мы создадим свое правительство Карелии.
Хотатта заметил с деланным простодушием:
— Прежняя царская власть была далековато от нас, в Питере. А теперь правительства поближе, значит, будут. Одно в Ухте, другое в Реболах. А может, найдется какое-нибудь правительство и для нашего Хаукилахти? Тогда было бы совсем рядом...
Мийккула, сидевший молча на краю кровати, оборвал отца:
— Туатто, брось ты... Ведь речь идет...
— Ну, ну. О чем же идет речь, скажи, молодой человек? — подхватил бородач, уголком глаза все время следивший за Мийккулой.— Давай говори. Ты же и книги читал, и у большевиков учебу проходил. Давай выкладывай, что ты думаешь?
Мийккула не успел ничего ответить, как отец его вскочил:
— Я скажу....
Мать с испуганным видом остановилась посредине избы с блюдцем в руках. Ортьо и Хуоти, сидевшие на печи, отталкивая друг друга, ползли к краю. Мужчины перестали набивать трубки.
— Я скажу...— повторил Хотатта.— Россия — великая страна. Ее никто никогда не ставил на колени и не поставит. Если мы будем воевать с Россией, это все равно что убивать себя. Да и не хотят карелы отделяться от России.
Бородач Тимо не спеша расстегнул полушубок, медленно вытащил из-за пазухи черный блестящий револьвер и молча положил на стол.
— Покажи-ка мне эту штуку,— Хотатта шагнул к столу.— Я таких еще не видел. Мне, как кузнецу, любопытно.
Кто-то из мужиков поспешил вмешаться:
— Убери-ка ты свою железяку, Тимо. Откуда ты ее раздобыл? Мы и не знали, что у тебя есть такая штука. Что, и в Ухте собрание проведем при помощи таких штучек?
Тимо спрятал револьвер за пазуху и сказал примирительно:
— Что вы! Я просто так. Мне один знакомый дал. За медвежью шкуру... Так что же молодой хозяин скажет, а?
Мийккула сказал неуверенно:
— Пустая это затея — все это сборище в Ухте.
— Но раз уж пошли, так...— засомневался кто-то из пришедших.— Почему бы не сходить да не послушать. Дорогу-то домой мы всегда найдем.
— Надо идти, пора,— заторопил бородач.— Дорога длинная. Послушаем, что народ скажет.
Отец и сын переглянулись. Мать стала уговаривать:
— Что вам там делать, без вас хватит людей, вон сколько туда прет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112