«А вот твоя дочь, Елена
Петровна...» — настороженно посмотрела на него в упор и спросила: я
— Что моя дочь?
— Твоя дочь, Елена Петровна,— другое дело. Ты не обижайся, пойми меня. Говорю тебе как лучший друг... Ты должна больше заниматься ее перевоспитанием. Она выросла в другом мире, там у них другие нравы, другая мораль. Вот и теперь ты мало тревожишься — где она?
— Что ты хочешь сказать?
— А я знаю, где она и с кем. Она шла с Васели. Я видел...
— А-а...
— Не говори «а-а». А подумай, кто такой Васели? Это еще тот тип. Ему подавай все западное. И одежду и танцы. Все наше ему не мило. А вот моя Марина... Я ее воспитал по-другому. Я хочу с тобой поговорить по-серьезному о наших детях. Если они будут тоже вместе...
«Они тоже вместе?..»
Об этом Елена Петровна и не думала. Если и думала о Коллиеве, только сочувствуя ему, жалея: одинокий человек, с кем-то ему надо поговорить, поделиться, вот и заходит на огонек. О чем же они будут «говорить серьезно»? Она слушала Коллиева и чувствовала, как в ней растет раздражение: «Затянул свою волынку и кончить не может. Все Марина, Марина...»
— Моя дочь воспитана иначе,— говорил Коллиев.— Она разбирается в людях. Знаешь, что она думает о Васели?.. А Мирья...
Тут в Елене Петровне что-то прорвалось. Неожиданно для самой себя она вскочила и уже не могла сдержать себя:
— Так вот, Коллиев... Катись-ка ты со своей дочерью!.. И чтобы духу твоего тут не было! И не забудь записать себе в блокнот, что тебя выгнали. Ну, живо!..
Коллиев сам не заметил, как очутился на улице. Сбежав с крыльца, он оглянулся, не летит ли ему вслед полено. Эта рассвирепевшая баба в самом деле способна запустить чем- нибудь вслед. Потом огляделся, не оказался ли кто свидетелем его изгнания.
«Ну вот и поговорили серьезно... И то хорошо, что никто не видел»,— утешал себя Коллиев.
Мирья пришла домой веселая, румяная, немного возбужденная. Она даже не заметила, что мать чем-то взбудоражена.
— Где ты пропадала? — спросила Елена Петровна, не поднимая голову от бумаг, чтобы дочь не заметила ее состояния.
— Ой, мама, знаешь, как здорово получилось! Знаешь, Васели так интересно рассказывал. Как настоящий лектор! Потом мы пошли к Нине. Там тоже было весело. Мы говорили, спорили...
— О чем же вы спорили?
— Слушай, мама. Разве Васели не прав? Почему, когда он говорит, что у нас...— Мирья запнулась. «У нас» было для нее еще непривычно.— Я тоже удивляюсь, почему иные, когда говорят на собраниях или пишут в газетах, стараются приукрашивать. Ведь каждый видит сам, какая она — жизнь. Все хотят, чтобы жизнь стала лучше. Вот Васели и сказал, что надо говорить правду, не обманывать себя. Как ты думаешь, ведь лучше правда, чем красивые слова?
— Кто там еще был?
— Нина, Валентин. Мама, ты знаешь... Мне кажется... что Валентин... что ему...
— ...что ты нравишься Валентину. Знаю. Давно заметила.— Мать улыбнулась.
— Он такой смешной. Всем весело, а он сидит, молчит, грустный. И все на меня смотрит. Мне даже жалко его стало. Не знаю прямо, как мне с ним быть?
Мирья задумалась, стала наливать себе чай, сосредоточенно глядя, чтобы не перелить через край.
— А потом Васели достал бутылку красного вина.
— Опять? — Елена Петровна нахмурилась.— В честь чего это?
— Завтра он пойдет на работу. Учетчиком или как там. «Как тут не выпить»,— сказал он. И я тоже выпила свою долю. Можно за это?
— Ну ладно. За это — можно,— улыбнулась мать.— А теперь ложись спать. Мне надо работать. Скоро ехать с отчетом.
— Нет, спать я не лягу. Я уберу посуду, а потом напишу Нийло письмо. Ему ведь интересно будет узнать, как прошел у меня сегодня вечер.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
На деревьях поблескивал желтоватый снег. На небе ни облачка. Несколько дней стояла оттепель, а потом опять ударил мороз и снег накрепко примерз к ветвям. Наст та
кой крепкий, что местами хоть пешком шагай. А на лыжах скользить — одно удовольствие.
В канун Нового года молодежь Хаукилахти направилась в агитпоход в соседние деревни. Программа была большая—решили показать искусство танцоров, певцов, баянистов, познакомиться с работой комсомольских организаций соседних поселков, рассказать о своих делах.
Шли напрямик, через лес. Шоссейная дорога осталась правее. По насту каждый шел как хотел. Бежали наперегонки, уходили далеко вперед, потом останавливались, поджидая отставших.
На краю широкой поляны Валентин предложил Мирье:
— Давай — кто скорее добежит вон до той сосны.
И тут же ему пришлось пожалеть о своем предложении. Мирья сразу вырвалась вперед. Потом она пошла помедленнее, хотя и делала вид, что нажимает изо всех сил. Когда до сосны осталось всего несколько метров, Мирья вдруг наехала на куст, и ей пришлось остановиться. Валентин обогнал ее. Но юноша вовсе не радовался своей победе: он заметил, что Мирья нарочно поддалась ему.
— Настоящая лыжница. Прет, как молодая лосиха,— похвалил Андрей Мирью.
Валентин сконфуженно признался:
— Я мало хожу на лыжах. Только когда нужно куда- нибудь идти. А специально не тренируюсь.
— Я тоже,— ответила Мирья. Она говорила по-русски, старательно подбирая слова.— В Финляндии есть народная школа. В народной школе есть уроки лыж. Зимой есть лыжные каникулы. Я была маленькая. Я бегала на лыжах из школы домой и утром шла в школу на лыжах. Дом был на Алинанниеми. Это была избушка. Папа называл этот мыс Алинанниеми. Маму звали Алина. Правильно я говорю? Потом папа продал избушку...
Валентину нравилось слушать эти короткие предложения, в которых подлежащие и сказуемые на своем месте. Когда-то, в общежитии, он тоже начинал говорить по-русски вот так же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112