.. «Все со временем пригодится для полка, все»,— подумал он и, сунув книжку обратно в карман, снял китель, повесил на спинку стула. Потом стянул сапоги, разделся и, придвинув к кровати стул, на котором стояла лампа с голубым полинявшим абажуром, залез под одеяло.
«Вацетис так сюда и не заявляется,— подумал он и, потянувшись к кителю, снова достал записную книжку.—Чего же я недополучил?» И он снова начал перечитывать записи:
«13 июля. Запросил 10 мотоциклов, телефонного кабеля 500 верст, бензина 10 цистерн, телефонных аппаратов 15...»
Прочитал и против записи поставил красным карандашом галочку.
«14 июля. Запросил выслать 1 миллион рублей для выплаты продовольственному полку».
И опять — галочка...
«16 июля. Наши обстреляли пароход с губпродкомом...»
«Глупцы...— с неудовольствием подумал Степанов.— Раньше времени раскрывают себя...»
«17 июля. Получено из Вяземского артсклада: принадлежности к 6-дюймовым орудиям и инструмент для ружейной мастерской. Получено также 500 комплектов обмундирования...»
Перелистнув несколько страниц, Степанов приподнялся и сделал новую запись:
«7 августа. Получено по нарядам Москвы одеял 200 штук, простыней 200 штук, наволочек 200 штук...»
«Все, что запрашивал, в основном получено,— удовлетворение подумал он и, не выпуская записную книжку, опустил руку на ватное одеяло.— Полк сейчас обеспечен всем необходимым. Даже есть маленький резерв... Людской состав прибывает. Вместо отколовшихся моря-
ков-гангутовцев вливаются новые силы—местные офицеры. Они знают местность, людей. Это большое преимущество. Только надо выбрать, как говорил Чирков, момент... Только момент... момент...»
Проснулся он от страшного сна, будто приехал сам командующий Восточным фронтом Вацетис и хочет арестовать его. Но, к счастью, это был только сон. Степанов потушил в лампе свет — в комнате и так уже было светло; прислушался к доносившемуся с улицы разговору. Тут же вспомнив, что он еще вчера собирался послать телеграмму в Москву,— вскочил, натянул брюки, сунув моги в растоптанные домашние туфли, открыл дверь в сени и столкнулся с начальником штаба полка Отрсшко.
Отрешко был невысок ростом и худосочен. Каждый раз при виде командира он стеснительно жался, отчего казался еще меньше.
— Вам телеграмма, товарищ командир,— приложив руку к козырьку, прерывисто сказал Отрешко.
— Не от Вацетиса? — беря из его рук телеграмму, нетерпеливо спросил Степанов и разорвал склеенный край.—А-а... от командарма-дпа Блохина...— и, вернувшись обратно в комнату, пробежал глазами начало телеграммы:
«Устье Камы и Казань заняты чехословаками...>^
— Вот как! — восторженно воскликнул Степанов и, тут же упрекнув себя за несдержанность, продолжал читать уже вслух:
— «...Все железнодорожные и водные пути большей своей частью заняты противником, меньшая часть может быть занята каждую минуту. Та продовольственная работа, которую ведут ваши полки, снабженные орудия-ми, пулеметами и другим снаряжением, теряет всякий смысл, ибо заготовленный вами хлеб рискует каждую минуту остаться в руках неприятеля. Части Второй армии напрягают все усилия, чтобы сломить противника, но не хватает людских сил, орудий, снарядов, пулеметов».
Читая, Степанов хмурил разлатые брови, однако в душе он радовался.
— Да, это, пожалуй,, соответствует действительности,— сказал он и продолжал:
— «...В такой чрезвычайно ответственный момент
было бы преступным перед Советской Россией держать в бездействии ваши продовольственные полки, имеющие военное снаряжение, и использовать их для другой цели, которая теряет свое значение. Именем Революции, именем Советской Республики предлагаем вам отдать немедленно все ваши части в распоряжение штаба Второй армии целью отражения обнаглевшего противника...»
Все еще хмурясь, Степанов повертел в руках копию телеграммы, адресованной всем продполкам, и, посмотрев на число и час подачи ее, сказал:
— Ну, вот и началось...
— Что же будем отвечать? — спросил Отрешко.
— Отвечать? А почему мы должны отвечать? Мы подчинены не Блохипу, а Москве,— и опять подумал: «Жаль, что Вацетис так и не приехал. Мы бы его со всем штабом тепленьким взяли, и — в подвал, под охрану!..»
— Но все же мы как-то должны отреагировать,— не отступал Отрешко.
— Реагировать, конечно, будем...— Степанов сдернул с гвоздика полотенце и, о чем-то мучительно подумав, пояснил:—Имей в виду, Отрешко, чехи уже на пути к Арску, и мы по воле Блохина не можем поставить полк под неминуемый разгром...—Снова взглянув на телеграмму, добавил:—Позвать в штаб заведующего хозяйством и казначея и вместе с ними ждать моих распоряжений.
Перебросив через плечо махровое полотенце, он вышел в сенцы и торопливо забренчал соском медного рукомойника.
В тот же день, часов в пять вечера, Степанов, Отрешко и кассир выехали со двора штаба в открытом экипаже, запряженном парой лошадей. Их сопровождал конный отряд. Жители Малмыжа, видя проследовавшую по немощеной пыльной дороге необычную процессию, были немало удивлены — спокон веков здесь никто не ездил с охраной, да еще такой, когда верховые, увешанные винтовками, шашками, ограждали экипаж спереди и сзади.
Остановившись у двухэтажного кирпичного дома, в котором размещалось уездное казначейство, Степанов вышел из экипажа и, увидев здешного казначея, стояв-
шего на крыльце, спросил, много,ли у него имеется в кладовой денег. Казначей, коренастый с подкрученными усами пожилой человек, смутился было, но, видя вооруженный отряд, сказал:
— Точно не помню, кажется, тысяч пятьсот есть, не больше...
Степанов поблагодарил его за ответ и тут же предложил выдать ему деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119