— А что вы будете делать, когда кончите? Выйдете замуж?
— А я, по-вашему, не способна работать?
— Нет... но ходить ежедневно к определенному часу... С вашим дипломом вы можете делать только две вещи: изо дня в день преподавать французский язык или историю в одной из гимназий или поступить в библиотеку...
— Или продолжать обучение в университете. Вы думаете, я не смогу защитить докторскую диссертацию? Работать самостоятельно на научном поприще?
— Отнюдь нет. Столько мужчин, и гораздо менее способных, чем вы, получили докторскую степень... и работают «самостоятельно». Я не такой ретроград, чтобы оспаривать способности женщины — хотя я считаю, что есть вещи, которых женщины не должны были бы делать, не потому что не способны, а потому, что это не женское дело. Это одно. Но есть еще и другое, Александра, я снова к этому возвращаюсь. Способны ли вы пожертвовать своими удобствами, свободой, поездками в Вену, Байрейт или Зальцбург на музыкальные фестивали, путешествиями в Париж или Северную Италию, способны ли привыкнуть ежедневно вставать в определенное время, ходить на службу — это ведь совсем не то что работа дома, когда знаешь, что в любой момент можешь ее прекратить,— работа в учреждении совсем не занимательна, даже когда ее любишь, потому что все повторяется и надоедает, а к тому же приходится соблюдать чинопочитание,— подумали ли вы обо всем этом? Не знаю, но, мне кажется, я боюсь, как бы для вас не было уже слишком поздно, что жизнь вас уже слегка — а может быть, и непоправимо! — избаловала и что... разрешите мне говорить совсем откровенно?
Александра рассмеялась.
— Конечно, говорите!
— Видите ли, вы стали... о, не по своей вине, разумеется, а просто потому, что вы всегда имели то, чего хотели, привыкли к красивым вещам и дорогим духам, к шелковому белью и спальным вагонам и в силу всего этого стали дилетанткой, Александра. Некоторые вещи представляются нам легкими... когда мы говорим о них, и оказываются необычайно трудными, когда мы беремся за их выполнение.
— Я не собираюсь быть дилетанткой. Как только окончу учение, я начну работать.
— Даже если бы вам пришлось бросить теперешний образ жизни?
— Мой образ жизни? Но я живу совсем, совсем просто!
Она была вполне искренна. Байкича тронула ее наивность.
— Просто! А если бы потребовалось жить еще проще? В двух комнатах? Носить дешевые платья, питаться по кафанам или самой готовить обед после работы? Приходило вам когда-нибудь в голову, что есть еще десять, двадцать слоев более простой жизни, чем ваша?
— Нет... но вы преувеличиваете значение того, что называете моим образом жизни. Я действительно... впрочем, зачем придавать столько значения чисто внешним вещам, второстепенным... я никогда не думаю о них.
— Потому что они у вас есть, Александра.— Он помолчал с минуту.— И я не ценю вещи ради них самих. Но думать о них я вынужден, поскольку у меня их нет, а они мне требуются. Все мы любим красивые вещи, удобства... и все бы хотели не думать об этих вещах, а попросту иметь их как нечто само собой разумеющееся, расценивая их не как мерило человека, а как основу его развития. Вести тот или иной образ жизни не значит только жить так или иначе, но прежде всего иметь или не иметь возможность жить так, а не иначе. Иметь — значит принадлежать... Принадлежать к определенному обществу, делать определенное дело — независимо от того, доставляет оно вам удовольствие или нет, выполняете вы его с убеждением или без такового,— подчиняться определенным правилам, останавливаться в определенных гостиницах, ездить в определенного разряда поездах и классах, встречаться с другими людьми только в определенных случаях — все это не может не отразиться на человеке. И как бедность изнашивает и убивает человека,
так и достаток развращает его, препятствует его совершенствованию. Да и зачем ему совершенствоваться? Перед ним не стоит задача занять в обществе место, соответствующее его внутреннему содержанию, он уже занял его по независимым от него данным, от рождения эта возможность «иметь» освобождает его от обязанности быть лояльным и держаться в рамках приличия, учиться чему-нибудь, уважать чужую личность и подчиняться правилам; освобождает его от обязанности быть лично полезным членом общества — эту роль в обществе выполняют его деньги; освобождает даже от необходимости мыслить — за него мыслят профессора университета. Когда я говорю: образ жизни, я подразумеваю как раз все это, и изменить такое положение вещей — значит изменить самого себя, в корне, в полном смысле этого слова, освободиться от привычек и семейных и общественных предрассудков.— Он помолчал, задумавшись.— Существуют вещи... есть такие мелкие предрассудки, перед которыми я чувствую себя совершенно бессильным, никак не могу от них освободиться.
Ясна принесла чай, посидела немного и вышла. На улице уже совсем стемнело, и в окне отражалась вся комната. Александра ожидала услышать продолжение, но Байкич молчал. Это обескуражило ее. Она встала.
— Мне пора.
Он посмотрел на нее, пристально, серьезно.
— Можете ли вы мне сказать... Только мне нужен вполне откровенный и точный ответ.
У Александры даже виски побледнели, стали прозрачными от волнения.
— Известно ли вам было о готовящихся переменах в «Штампе»? — глухим голосом спросил Байкич.
— Нет.
Александра подняла одну бровь. На ее лице выразилось полнейшее удивление.
— И вы не говорили вашему отцу ни одного слова похвалы... мне? Ничего у него не просили для меня, когда узнали об этих переменах, когда узнали, что ваш отец стал собственником газеты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165