Войкан влез ему на плечи и очутился вровень с окном; прижался к стеклу носом.
Ненаду казалось, что Войкан сидит на нем вечность. Спину разламывало, коленки дрожали.
— Ну, видишь? Слезай, не могу больше.
Он пошатнулся слегка, Войкан свалился, но при падении увлек и Ненада. Оба остались сидеть на земле. Над ними из окна струился мягкий, желтоватый свет. Войкан едва выговорил:
— Там... тот человек... я все видел. — Он перевел дыхание. — Это его любовница.
Ненада начало трясти. В жар бросило от стыда. Дыхание участилось. Он поколебался с минуту, но потом любопытство взяло верх.
— Дай поглядеть... Нагнись, подставь спину...
В садике был полный мрак. Хватаясь за выступы в стене, он кое-как дотянулся до светлой полоски в окне. Стоял он нетвердо — Войкан качался; при каждом резком движении у Ненада подгибались колени, по спине пробегали мурашки. Сперва он ничего не мог разглядеть. Потом увидел лампу с матовым колпаком и стол, на котором она стояла. Но все это как в тумане. И больше ничего. Ноги тянули его вниз. Он соскользнул. Разочарованно развел во мраке руками.
— Видел?
— Ничего не видел.
Снова полез Войкан. И сразу задрожал. Ненад чувствовал, как он перебирает ногами. Потом быстро соскочил.
— Скорей. Ты должен посмотреть... хорошо видно.
Ненад опять увидел лампу с матовым колпаком, стол.
Но в глубине... по ту сторону стола, освещенная матовым светом, сидела совершенно обнаженная женщина. Она сидела перед зеркалом и, подняв руки, укладывала свои густые, длинные, блестящие, черные волосы. Движения рук были мягкие, голова склонялась под тяжестью волос, белоснежная спина змеилась. Выпрямляясь, она касалась закинутыми руками своего затылка, собирала непослушные пряди, сплетала их и, изгибаясь, смотрелась в зеркало. И тут, заканчивая прическу, женщина обернулась. Она говорила что-то, сверкая зубами, и смеялась, глядя в угол комнаты, где в полумраке виднелась неубранная кровать. Сквозь туман, застилавший глаза, Ненад различил темные кончики полных грудей. У него вдруг перехватило дыхание: женщина застыла. Ненад встретился с ней взглядом, она смотрела ему прямо в зрачки. Он услышал крик и, падая, увидел, как одной рукой женщина прикрыла грудь, другой — живот и сдвинула ноги.
— Беги!
Он думал, что никогда не доберется до бугра. Но уже в два прыжка они были за забором и притаились, скорчившись в бурьяне. Позади с шумом распахнулось окно. Вместе со снопом света до самого забора протянулась огромная тень.
— Никого нет,— сказал низкий мужской голос,— тебе показалось.
Окно закрылось. Ненад дрожал всем телом. Только сейчас он сообразил, что давно должен быть дома. Войкан едва поспевал за ним. Они с трудом пробирались по незнакомому саду и лишь после долгих поисков нашли дверцу. Выйдя из проулка, они разошлись. Ненад побежал домой, весь в поту. На крыльце он обтер лицо платком, откинул со лба мокрые волосы, отдышался и только тогда подошел к двери.
За дверью слышался тихий плач вперемежку с причитаниями. Ненад не мог разобрать слов, но узнал голос бабушки и вбежал в комнату. Бабушка сидела в углу под маленькой стенной лампой. Лицо у нее было с кулачок,
взгляд неподвижно устремлен вперед, худые морщинистые руки сложены на коленях; растерянно, словно в забытьи, она говорила про себя:
— О-о-о... и матери не пришлось с ним повидаться как следует, за столько-то лет, расцеловать его... О-о-о... всегда вдали от матери.
— Довольно, мать, не могу больше, перестань,— закричал с кровати Мича.
Бабушка не шевельнулась, не ответила. Только голос, ее стал более резким и твердым.
— Дал ли ему кто воды? Было ли кому зажечь свечу?
Мича рыдал. По его лицу катились крупные, блестящие слезы. Он не мог их смахнуть.
— Кто имеет право посылать моих детей на смерть? — упрямо продолжала бабушка.— Кто? О-о-о... умер один, брошенный, в какой-нибудь яме... О-о-о... один...
Мича шептал:
— Довольно, довольно.
Опустившись на колени, Ненад целовал холодные, безжизненные руки бабушки. Она встрепенулась. Подняла руку и стала ощупывать свое лицо и глаза; дотронулась до волос. Лицо ее оставалось неподвижным, сухим, без слез. Ненада она не замечала. Он почувствовал себя одиноким и ненужным; им овладел смертельный ужас.
Вошла Ясна, с заплаканным, осунувшимся лицом, в запачканных башмаках, хотя в этот день на улицах не было грязи. В сырую и теплую тишину комнаты она внесла холод. Она порывисто села возле бабушки.
— Нет, мама, в списках погибших он не значится.— И после небольшого колебания добавила: — Это старые списки, до наступления. Завтра пойду в Красный Крест.
— Он погиб,— сухо и раздраженно ответила бабушка.— Я чувствую. Ушел и погиб. Всех детей отправили туда и убили. В три дня. О-о-о... Разве они знали, как себя уберечь? О-о-о... Убиты — в грязи, в лесах.
Сквозь тонкую стену, разделявшую комнаты, послышалось слабое, а потом все более громкое причитание. Другой женский голос утешал:
— Не надо, Васка... не плачь, Васка... бог...
— Убийца! — вскрикнула Васка.
— Нет, Васка...
— Убийца! — еще громче закричала Васка.— Оставил его без могилы... тяжело тебе, Мито, без могилы? Без креста его оставил... тяжело тебе без креста, Мито? Оставил в поле на съедение псам... тебе холодно в поле, Мито?
— Тебе холодно в поле, Жарко? — раздался, как эхо, голос бабушки.
Зарывшись в подушку Мичи, Ясна зарыдала. В соседней комнате причитание перешло в вопль:
— Ой, Мито, ой, Мито, кормилец мой, родной мой! Мито, жизнь моя! Мито, что ж ты ушел, на кого ты меня оставил, зачем меня покинул...— Плач Васки все усиливался, перешел в истошный крик и сразу оборвался;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165