В институте, куда он явился часа через два, встретил Лубенцова, осунувшегося и почерневшего от переживаний: Софья по-прежнему была в клинике. Выяснилось, что профессор отправляется вместе с Демидом и, хотя он многое бы отдал, чтобы быть рядом с женой в такую минуту, лететь в командировку было необходимо.
В шестнадцать тридцать самолет Ту-134 взлетел с Бориспольского аэродрома. Все, вместе взятое, — и почти бессонная ночь, и события вчерашнего вечера, и разрыв с Ларисой, и внезапный вылет — создало в душе Демида ощущение нереальности происходящего. Казалось, сделай он резкое движение, и тут же проснется, очутившись в своей комнате.
Самолет приземлился на огромном аэродроме. За все время полета Лубенцов не сказал ни слова, у Демида тем более не было оснований затевать разговор.
На аэродроме к трапу самолета подошла «Волга», профессор сел рядом с шофером, Демид — на заднем сиденье.
— Пожалуйста, сначала к аэровокзалу, — сказал Лубенцов.
Он выскочил из машины и бросился к телефону-автомату (целую пригоршню пятнадцатикопеечных монет наменял еще в Киеве). Набрал номер клиники.
Спокойный голос медсестры сообщил, что пока все обстоит по-прежнему, трудно, но нормально. «Дети всегда рождаются трудно, и беспокоиться нет причин», — спокойно увещевала медсестра.
Красива весенняя степь, покрытая ковром красных, желтых, синих, фиолетовых, сиреневых цветов! Тут и маки, и тюльпаны, и одуванчики, и яркие огоньки лютиков — и все это тонет в пышной, сочной, еще не выжженой солнцем молодой траве, промытой и расчесанной солоноватым морским ветром. Даже курай, который позже, осенью, станет жестким перекати-полем, будто сделанным из пластика или из легкого металла, сейчас зеленеет нежно, ласково, нежась под лучами предзакатного солнца.
Демид никогда не видел такой красоты, но и Лубенцов, видевший степь не однажды, поддался ее очарованию, отмяк душой, жесткие губы тронула улыбка. Все будет хорошо, думал он, глядя на эту благодать, на это буйное цветение и ликование природы.
Машина бежала по шоссе на запад, будто старалась с разгона врезаться в пылавший, как расплавленный металл, шар солнца, устало повисший над горизонтом.
— Куда мы едем? — наконец решился спросить Демид.
— В Центр управления космическими полетами, — ответил профессор.
Впереди, ярко освещенные солнечными лучами, показались огромные чаши космических антенн, нацеленных в синему предвечернего неба. Видеть их на иллюстрациях в журналах приходилось и раньше, но сейчас они появились наяву, как воплощенная сказка, и от этого ощущение нереальности происходящего только еще больше усилилось.
Машина остановилась у подъезда двухэтажного дома.
— Здесь будем жить, — сказал профессор.
В вестибюле дежурная вручила им ключи от комнат.
— Умыться и через десять минут прошу спуститься в вестибюль, — слова Лубенцова прозвучали как приказ.
Демид почувствовал, что им овладело чувство удивительной торжественности. Он не только умылся, но и побрился и надел свежую белую сорочку, словно собрался на праздник. В вестибюль профессор явился не один, среди его окружения были и военные. К его словам внимательно прислушивались, и Демид отметил с удовлетворением, что и здесь математика была ударной силой.
— Знакомьтесь, — сказал профессор, — Демид Хорол, специалист-наладчик с ВУМа.
— Будем надеяться, что ваша помощь нам не понадобится, — улыбнулся высокий седой человек в сером костюме.
— Зачем же тогда я прилетел? — спросил Демид.
— Наладчик— фигура крайне необходимая, но мы в нашем деле бываем рады, если его помощь не требуется. Понимаете? — ответил человек, которого позже все стали называть руководителем полетов. — Запуск в двадцать три часа, у нас еще есть время поужинать. Прошу к столу.
После ужина профессор провел Демида в вычислительный центр и указал на стул около хорошо знакомой электронно-вычислительной машины.
— Твое рабочее место. Сиди и гляди в оба. Если что-то будет не так, тебя позовут.
— Можно взглянуть на машину?
— Взгляни.
Обследовал один шкаф, другой, улыбнулся, и 'сразу на сердце стало спокойно: все будет хорошо.
— Чему ты улыбаешься? Что-то не так?
— Нет, все в порядке. Встретил старого знакомого. Видите клеймо контроля на этом тэзе? Это мое персональное контрольное клеймо. Я когда-то его сам поставил.
— И впрямь приятная встреча.
— Можно посмотреть на командный пункт?
— Одного тебя не пропустят. Пойдем вместе.
На втором этаже в большой длинной комнате на одной стене разместилось электрическое табло, где вспыхивали цифры и надписи, вдоль других — несколько телевизионных экранов, перед каждым — оператор, ближе
к дверям — обычный сосновый стол, покрытый красной скатертью. Около стола три металлических стула с никелированными ножками и сиденьями, обитыми синим дерматином, такие обычно бывают в курортных кафе или столовых. На стене портрет Ленина. Строгая простота казалась особенно заметной на фоне грандиозных решений, принимаемых в этой комнате.
Руководитель полетов уже сидел на среднем стуле перед микрофоном и сразу обратился к Лубенцову:
— Александр Николаевич, вы мне нужны.
— Я пойду к своему месту, — сказал Демид.
— Иди, — уже думая о своем, ответил профессор.
Внизу, в комнате, где размещались электронно-вычислительные машины, было много народа.
Демид вскоре отметил, что все будто ходят по большому кругу, в центре которого стоит экран, немногим меньший телевизионного. Сюда, на этот экран, подаются все данные для первичной обработки информации:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110