Он хорошо знает, какие провода куда идут, сам их не раз паял.
Щелкнул тумблером — вспыхнули все лампочки на пульте (а их здесь, может, больше сотни), и машина стала праздничной, нарядной, чем-то напомнила убранную новогоднюю елку. Выключил — все стало строгим, темным, только светился огонек, обозначающий питание. Что ж, начнем.
Взял карандаш, написал: «а = 2». Нажал на тумблер — сразу зажглась красная лампочка. Правильно — есть двойка.
Потом записал: «6 = 3». В другом ряду тумблеров нажал на первый и на второй (первый — единица, второй — двойка, вместе составят три), зажглись соответствующие лампочки. Все правильно.
Теперь дадим команду их сложить. Вверху слева включаем нужный тумблер. Команда дана. Теперь нажмем на кнопку «пуск»... На пульте ничего не изменилось. По-прежнему светится двойка и тройка, светится к команда «1А», и только. В чем же дело? Может, испортилась машина? Красная лампочка схемного контроля внизу справа не зажглась — все правильно, все работает. И все-таки... Что же случилось?
А произошло то, что ты, Демид Хорол, и в самом деле, как влюбленный на первом свидании, несешь какую-то чепуху, а машина тебя не понимает. Ты не просто набери на пульте двойку, а еще вложи ее в память машины, по точно обозначенному адресу. Запиши ее в память машины, как когда-то вкладывала в твою память твоя первая учительница элементарные знания.
Отнесись к машине, как к самому себе, ведь ты хочешь, чтобы она выполнила разумную человеческую работу, вот и веди себя с ней соответствующим образом. Ты же все это хорошо знаешь. Техника мышления человека никому пока точно не известна, а технику «мышления» машины ты знаешь прекрасно, не раз и не два прошелся паяльником по всем ее «мозговым извилинам».
А сейчас почему ничего не получается? Потому что машина еще не знает, не поняла, чего ты от нее хочешь.
Вспомни, что тебе Семен Александрович говорил. Прежде чем включить тумблеры, запиши программу. Пропусти вперед математику, она всегда выручит.
И он стал записывать программу так, как учили в техучилище, и все это время его не покидало чувство благодарности к Павлову, давшему ему возможность проделать все это одному, ночью, когда никто не видит, как он мучается, складывая два и три.
И точно так же, как влюбленный на первом свидании через какое-то время перестает запинаться и, скажем, вспоминает, что на свете существуют стихи, так и Демид стал понемногу успокаиваться, нажимая на тумблеры, начал точно представлять, в какой тэз пойдет ток, какой триггер откроет, а какой закроет, начал понимать язык машины... И понемногу, часам к трем ночи, программа оказалась совершенно ясной, а главное, стало понятным, как машина ее выполняет. Руки освоились, стали будто бы каналами, по которым его команды поступают в машину. Повторил задание раз десять — все верно, все он понял.
А теперь переключим машину с ручного управления на автоматику, положим перфокарты, на которых записана программа (результат работы всей ночи), на устройство ввода и тогда уже нажмем на черную кнопку с надписью «пуск» внизу пульта. Короткой пулеметной очередью отозвался «Консул» — все верно. Пятерка лежит в четырехсотой ячейке оперативной памяти. Теперь с машиной можно делать что угодно — общий язык с ней найден.
Настала минута, когда неизвестно даже, кто кого понял: он машину или машина его. Только горько ошибся, пожалуй, тот, кто подумал бы, что понимание это наступило вдруг за эти несколько часов. К этой минуте Демид шел не только два года своей работы на заводе, но всю жизнь, если иметь в виду его увлечение электроникой. Интересно, именно этого добивался Павлов, когда оставил его на третью смену?
Конечно, сложить два и три просто, но разве не с таких же простых, но осмысленных действий начинаются расчеты траектории полета на Марс или, скажем, модели молекулы белка?
— Подожди, подожди, я еще научусь тебе в любви объясняться,— сказал, обращаясь к машине, Демид и засмеялся...
— Что тебя развеселило? — вдруг послышался рядом голос Павлова.— Выполнил задание?
— Да. Спасибо вам, Семен Александрович.
— За что?
— Вы сами прекрасно знаете, за что.
— Во всяком случае, не стоит благодарности. Долго бился?
— Часов до четырех. А потом все встало на свое место.
— Так и должно было быть. Все, теперь иди домой.
— А вы?
— А мне поработать надо на машине, пока смена не начнется. Есть, понимаешь, в моей старой башке некоторые идеи, нужно их проверить.
— Можно мне посмотреть?
— Нет,— строго ответил Павлов,— во-первых, ты сейчас не поймешь, что я буду делать, а во-вторых, нужно, чтобы мне никто не мешал.
Он уже заложил в аппарат перфоленту с длинной программой. Вот бы узнать, что он надумал, а уж наверняка что-то надумал... Но ослушаться нельзя, и Демид пошел, позволив себе оглянуться лишь на пороге цеха. Павлов сидел, внимательно всматриваясь в строки, которые с пулеметной скоростью вылетали из-под клавишей «Консула», и довольно, словно в такт, неслышной музыке, кивал головой. Наверняка все шло так, как он предвидел.
Глава двадцать вторая
Если отношения человека к машине позволительно было бы назвать «порой влюбленности», то Демид Хорол переживал именно такое время. Теперь он старался проводить в цехе не восемь, а десять, если не двенадцать часов. И не для того, чтобы выполнять наряды, а просто, чтобы наблюдать, как работают другие наладчики, особенно Павлов, как подсоединяется машина с канальными устройствами, как на удивление быстро записываются данные в «память» на магнитные диски, одним словом, как если бы его интересовала девушка и он хотел бы знать о ней все, каждое ее дыхание, каждое желание — вот так сейчас Демид хотел все знать о машине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110