Но Витек по-другому вообще не мог. В тесноте комнаты как-то не замечали, а во дворе сразу увидели. И смотреть на это было странно, даже немножко страшновато, тревожно. Как это! Человек ходит боком! Все люди как люди: дети, взрослые, старики и старухи,— все ходили передом, а этот — боком. Веселенький, мордашка улыбается, а сам прыг-скок, прыг-скок, как воробей, но только боком. Поглядевши на это раз, другой, Катерина заплакала, а ба-
бушка Евдокия Яковлевна, работавшая в психбольнице, сказала:
— Может, психиатру показать?
— Еще чего,— испугалась Катерина и заплакала пуще. А он с веселой, смеющейся мордашкой все прыгал, прыг-скок, прыг-скок.
— Витек, сыночек мой, иди ко мне,— звала Катерина, опустившись на корточки, надеялась, а вдруг повернется лицом и пойдет, побежит, как все. Но Витек повернулся к маме лицом, засиял от радости и... прыг-скок, прыг-скок.
Еще больней было оттого, что знал об этом весь дом. Старухи, с утра до ночи сидевшие перед подъездом, дети, игравшие в скверике перед домом, вдруг отвлекались от своих занятий и начинали пристально смотреть на прыгающего Витька. Эти взгляды, немые, ножом входили в Катино сердце.
И уже прозвали его попрыгунчиком.
— Попрыгунчик! — кричала детвора.
— Во, попрыгунчик,— с лицемерной жалостью повторяли старухи.
Борис сперва не придавал никакого значения и даже смеялся над переживаниями Катерины, но скоро и сам поддался этой ерунде. Сперва отмахивался, отшучивался, а муть все же пробралась в душу. И в самом деле, чертовщина какая-то. Может, и правда, не в тот день родился?!
Вся семья Мамушкиных переживала эту неприятность, один только Витек беззаботно и весело прыгал бочком. Переживали и Марья Ивановна с тетей Полей. Дядя Коля отнесся спокойно.
— Подумаешь, дело. Попрыгает и перестанет.
Слова дяди-Колины никого не утешили. Помогла и все как рукой сняла Софья Алексеевна.Софья Алексеевна выделялась из всех жильцов дома. Во-первых, она была врач, единственный врач психбольницы, живший в доме, заселенном медсестрами и нянечками со своими семьями. Во-вторых, и по своей внешности она отличалась от всех, потому что имела вид интеллигентной дамы. Лицо ее, хотя и полное, было тонкого построения, с думающими умными глазами. Волосы пышные, ухоженные, но совершенно седые, хотя Софья Алексеевна была еще в очень хороших годах. И в-третьих, и в-четвертых, и в-пятых — она была вся особенная, отдельная. Жила в отдельной квартире из двух комнат с кухней. Держала домашнюю работницу, молодую полногрудую Настю. Почти постоянно
у нее жила внучка Женечка, черноволосая, курчавая и красивая девочка-дошкольница. Как-то, вернувшись с Настей из магазина, она восторженно рассказывала первому встречному про половую щетку.
— А мы с Настей, мы с Настей были в магазине и видели щетку!
— Какую щетку? — спрашивал первый встречный.
— Ну какую, какую, которой зубы не чистят. Приходила по субботам Женечкина мама, тоже врач, иногда приходил Женечкин папа — военный. Фамилия у Софьи Алексеевны была не как у всех, а двойная: Дунаев-ская-Кривина. Вот, собственно, и все, что знали обитатели дома о Софье Алексеевне. Не так много, потому что Софья Алексеевна была все же белой костью в этом доме и ни с кем тут не водила дружбы. Но вместе с тем все без исключения любили ее и уважали, почтительно здоровались при встрече, и Софья Алексеевна неизменно отвечала с милой интеллигентной улыбкой. Да, было еще известно, что Софья Алек-сеевна пишет, то есть сочиняет. Она сочиняла чуть ли не с довоенных лет и никак не могла окончить роман о Марфе-посаднице. Это также возвышало Софью Алексеевну в глазах дома, тем более что никто в нем не знал, кто такая Марфа-посадница. Иногда к Софье Алексеевне приходил писатель, настоящий, засиживался допоздна. В день его посещения весь дом говорил: «К Софье Алексеевне писатель приехал!», У Софьи Алексеевны писатель. И так далее. Выбегали посмотреть на него. Писатель был маленького росточка, но в непомерно больших очках на кругленьком, курносом личи-ке. Он очень живо туда-сюда поворачивал голову — видно, любознательный был,— сверкал многослойными очками, за которыми совсем не видно было глаз. Очень своеобразный, ни на кого из привычных для этого дома людей не похо-жий, он казался загадочным человеком. Не простым, одним словом. Посещение его само собой окружало Софью Алек-сеевну дополнительным ореолом. Она была не только ува-жаема домом, но как бы даже и оберегаема им, наподобие какой-нибудь местной достопримечательности, которую все ценили и без которой жизнь этого дома была бы сильно обедненной и, может быть, даже неинтересной.
Когда случалась какая-нибудь нужда к Софье Алексеевне, то никто не стеснялся войти к ней в квартиру и обратиться.Софья Алексеевна отзывалась на любую просьбу, встречала ласково, могла даже напоить чаем, когда заходили к ней.
Но это случалось не часто, потому что у всех была своя жизнь, а у нее была отдельно своя. Другое дело Настя. Домработница чуть ли не каждый день заходила к соседям, к Марье Ивановне и к Мамушкиным. Когда только что появился Витек, Настя приходила с Женечкой, посмотреть на Витька, да и потом приходили они посмотреть и поиграть с Витьком. Одним словом, Катерина не долго думала, пошла пожаловаться Софье Алексеевне и там у нее расплакалась.
— Не ходит, как другие, а прыгает, и все бочком,— жаловалась Катерина.
Женечка подбежала к Софье Алексеевне и сказала, подняв восторженные глазки:
— Бабушка, он у них попрыгунчик!
Катерина посмотрела на Женечку, и ей стало горы и безутешно. Софья Алексеевна, как могла, успокоила Катерину и согласилась пойти посмотреть на «попрыгунчика».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91