— Как у тебя надымлено, Витек, открыли бы форточку,-сказала она немного растерянно. И, уж освоившись, посмелей приказала: — Уберите тут, скоро обедать позову.
— Ладно, мама, ты не мешай нам, вот с Феликсом познакомься и уходи,— сказал очень живо и по-хорошему, по-домашнему Витек.
И знал, негодяй, что у матери от этих слов, от этого тона душа расцветет. Конечно же все пело в ней, руки сами делали что надо, ноги сами ходили, носили по квартире уже больную сердцем, отяжелевшую Катерину. Она поставила ребятам" все лучшее, что было в холодильнике, накрыла стол на кухне, приготовила коктейли из черной смородины, соломинки опустила в фужеры, чтобы после еды побаловались ребята, поцедили через цветные соломинки ароматный сок из тертой смородины.
— Ну-ка, быстро мыть руки, за стол, Витек, Феликс.
Ей было просто сейчас все и легко. И за столом, когда ребята сидели перед ней, увлеченные едой, она смотрела на них с улыбкой, которую сама не замечала, потому что душа ее радовалась и улыбалась, а душа-то была внутри, недоступная глазу.
— О! — сказал Феликс.— И тут икорка?!
Витек всхлипнул в коротком смехе. Ему было весело, потому, наверное, что никогда дома, при одних родителях, не смеялся.
Катерина смотрела, как Феликс работает ножом и вилкой, как поискал и нашел бумажную салфетку и ловко ею управился, и ей приоткрылась другая жизнь, другой обиход, знакомый ей только по телевизионным представлениям.
— Феликс,— спросила она,— у тебя мама, конечно, и папа есть?
— Да, Катерина Максимовна.
Не Екатерина, а Катерина Максимовна, заметила Катерина, и в этом показалось ей что-то, и в том, что узнать успел имя-отчество, что-то показалось ей необыденное, непривычное, из незнакомой, может быть телевизионной, жизни.
— Небось мама души не чает, до смерти любит тебя, красивый ты, аж глядеть страшно.
— Возможно, вы и правы, Катерина Максимовна.
— У тебя мать-то кто, Феликс?
— Никто, Катерина Максимовна.
- Как?
— Домохозяйка, но хозяйством занимается домработница.
— А папа?
— Мой папа высоко сидит.
Катерина поглядела на Витька, как бы прося помочь ей понять. Это как же?
— Он у меня в больших чинах, Катерина Максимовна. Если позволите, я не буду называть его должности.
— А что, мам, давай я тоже буду звать тебя Катериной Максимовной,— вмешался Витек. Сказал и потянул из соломинки.
— Зови, сынок, как хочешь, только зови.— И ей на минутку сделалось грустно отчего-то.
— Вот, Феликс, наш сыночек не очень-то слушается нас с отцом, он хороший, только обижает нас часто.
— Ма-ам! — Витек состроил капризную мину.— Что ты говоришь, мама? А то буду звать вот Катериной Максимовной.
Катерина пропустила мимо Витенькины слова — и опять к Феликсу:
— Ты, конечно, своих родителей не обижаешь, Феликс?
— Я их просто-напросто не люблю, Катерина Максимовна.— И посмотрел своими огромными и черными глазами в замигавшие глаза Витенькиной мамы.
— Как так?
— Не люблю, и все.
— За что же, сынок? — Катерине вдруг до боли стало жалко не родителей Феликса, а самого Феликса, и она невольно назвала его сынком.
— За то, Катерина Максимовна, что они законченные обыватели, мещане-накопители. Вы простите, если можете, но вы спросили меня, я ответил, неправды я говорить органически не могу.
— О ты, господи,— чуть ли не шепотом сказала Катерина и поднялась, чтобы что-то вроде бы сделать, но от нее ничего пока не требовалось, ребята допивали коктейль.
Даже Витек не ожидал такого поворота в разговоре и втайне был доволен тем, что прямые и откровенные слова Феликса, конечно же, помогут матери — а она и отцу все это передаст,— помогут родителям лучше понять его самого, Витеньку, не будут так приставать, да и переживать, потому что, видишь, мама, теперь все мы такие, и это абсолютно закономерно, закон несовместимости.
— Спасибо,— сказал Витек свое привычное. - Наклепал тут Феликс на своих предков.— И попробовал посмеяться, но не получилось у него, никто не поддержал — ни мать, ни Феликс.
— Спасибо, Катерина Максимовна, вы хорошая женщи на,— сказал Феликс и обдал Катерину сверхсерьезными черными глазами.
— Чем же я хорошая? — сказала Катерина, чтобы что-нибудь сказать, потому что в душе у нее наступила неразбериха, к таким вещам она не приучена была, пока еще не приучена, ей трудно было слушать и тем более осмысливать сразу такие дикие и страшные слова, какие говорил просто и откровенно этот красивый мальчик Феликс. Витек, правда, написал их в своем дневничке.
— Тем,— ответил Феликс,— что вы, Катерина Максимовна, простая женщина.
— Спасибо тебе, Феликс, спасибо... Не дай-то бог,— неизвестно к чему прибавила она бога.
Ребята ушли, вскоре из Витенькиной комнаты стали доноситься короткие раздирающие низкие звуки — Витек уже отлаживал усилитель. Звуки эти были так густы и низки, что проникали через любую стенку и действовали скорее не на ухо, а на живот, животом воспринимались. Катерина прошла по коридору и специально заглянула к Витьку: хотелось убедиться в правдоподобности этих ревов, действовавших на живот.
На кухне она застала Евдокию Яковлевну, тихонько выползшую после ребячьей трапезы. Она убирала со стола и ворчала недовольно, в том смысле, что всех не накормишь, нечего и старать'ся, ты думаешь, они голодные, они уже и до тебя таскали бутерброды. Катерина попросила замолчать Евдокию Яковлевну и идти отдыхать, иди отдохни, мол, все равно сейчас Боря придет, ужинать будет.
— Что ты меня гонишь,— обиделась Евдокия Яковлевна.— Я и так весь день отдыхаю, может, я чайку хочу выпить, или мне уже и чайку нельзя выпить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91