— Ты, мой бог, целуй свою грудь и уходи. Вызывающе выглянула из голубого шелка и стала смотреть на Витеньку нежнейшая Марианнина грудь с черным, как у негритоски, вздыбленным соском...
Как же так? Этот Вадим тоже бог? И с ним тоже... Он даже больше и сильней, он развернул ее за плечи, как хозяин, и увел, и она не оглянулась, Мари-Анна-Петер, Петя... Проститутка...
Витеньке жить стало больно и противно. Труднее всего было идти домой. Там нечего было делать. И нигде нечего было делать. Он прошел к метро, посидел на скамейке, попросил у кого-то сигаретку, стал ходить вокруг без всякой цели, как потерявшая хозяина собака, потом увидел телефонную будку, постоял возле, как будто думал о чем-то, на самом Деле он ни о чем не думал, просто вошел в будку и позвонил Феликсу. Обрадовался голосу.
— Ты нужен мне, Феликс.
— Я лечу,— ответил голос Феликса.— Скажи куда. Витенька напился быстро. Куря, сморкаясь и плача, он все рассказал. И Феликс отнесся к Витенькиной исповеди серьезно, без насмешек.
— Правильно, что позвонил,— сказал он.— Все, Витя, знакомо, только не распускайся, подави все, я тебя вылечу. Она приедет на той неделе из Франции.
Феликс был хорошим другом.Тогда Витек не обратил внимания и не понял, кто это приедет из Франции, при чем тут Франция, даже не подумал об этом, но, когда отец начал что-то говорить о девушках или женщинах, которых кто-то нанимал, тот Витенька, который не был пьян, он связал этих девушек и Францию во что-то одно целое, но не задержался на этом, а слушал дальше отца, улавливал вкусный скрип снега под ногами, и как-то постепенно, от этого скрипа, что ли, проходила тошнота, и в голове становилось полегче и посвежей.
Борис Михайлович в общем-то пожалел спустя какое-то время, что сказал Витеньке про тех девушек или женщин, в которых сам-то не был уверен и даже забыл, от кого слышал про них, пожалел и поэтому стал выкручиваться, говорить совсем противоположное.
— Ты, Витек, умный, силы-воли у тебя хватит, да и вообще это, может быть, и хорошо даже, может, это на всю жизнь. Что ж тут плохого? Ничего плохого нет, наоборот.
Витек уже овладел собой, спокойно возразил: —Она проститутка.
— Как? Откуда она взялась у тебя?
— Из школы.
— Откуда из школы?
— Из нашего класса.
— Ну рассмешил. Вот рассмешил,— удивлялся Борис Михайлович, но смеяться даже и не подумал, просто говорил так и держал Витеньку уже не за плечи, а под руку, потому что тот шел уже своей походкой, уверенней.
Не один раз обошли огромный свой С-образный дом, переулочком ходили, проездом, чуть ли не к проспекту выходили, а когда оказались перед своим подъездом, Борис Михайлович сказал:
— Может, спать пойдем?
— Пойдем,— спокойно согласился Витек. Он уснул сразу.
Борис Михайлович долго рассказывал Катерине, которая все ждала, несколько раз принимала лекарства, сон не шел к ней, и сердце нестерпимо болело, и дождаться хотелось.Когда все уже было рассказано и все переговорено, Катерина сказала:
— В субботу сходи в школу.
И уж после стали молчать, каждый думал про себя и уснул каждый сам по себе, незаметно.Опять пришлось ему, как и два года назад, разговаривать с барышней. Классная руководительница была так молода и, как ему казалось, легкомысленна, хотя и старалась держаться серьезно, что он уже стал жалеть о своем посещении школы. Стоял перед ней Борис Михайлович и жалел про себя, что пришел незванный, а барышня-учительница говорила. Витек тоже стоял, опустив голову.
— Вы очень хорошо сделали, что пришли сами,— говорила учительница,— мы как раз собирались познакомиться с вами, посоветоваться, не все хорошо у Виктора, не работает на уроках, не выполняет домашних заданий, жалуются все учителя, а парень способный и видный, интересный парень.
И опять в глазах у барышни-учительницы заиграло легкомыслие. Глаза заиграли.
— Вот смотри, Виктор, какой у тебя папа солидный, а ты... Правда, на музыкальных уроках он просто неузнаваем, тут все от него в восторге, и дети его любят.
— Какие дети? — спросил Борис Михайлович.
— Из детского садика, где они практику проходят. Вы знаете, когда он перешел в музыкальный класс, мы сильно опасались. Во-первых, там одни девочки, сорок девочек, и он один пришел туда мальчик, во-вторых, думали, что не его это дело— играть в детских садиках,, но вот тут-то он оказался на месте, дети очень любят, когда он приходит и занимается с ними. Отзывы прекрасные.
Бориса Михайловича прямо ошеломила учительница своим детским садиком. На кого же он учится? Как та бабка, в детском саду, будет подыгрывать малышам на пианино? Борис Михайлович вспомнил старуху, которая тренькала на разбитом инструменте, когда в детский садик ходил Витенька, как они прыгали, приседали и приплясывали под это треньканье. Борис Михайлович даже слушать перестал бырышню — так она ошеломила его.
— Если б у него так было на других уроках, если бы...— вздохнула учительница.— Вы, пожалуйста, повлияйте на него, поговорите как следует. А теперь, Виктор, ты свободен.
Витек ушел. Учительница перешла на шепот:
— Хорошо, что вы пришли сами, мы ведь хотели вас приглашать, советоваться. У него, знаете, любовь. Страшная, непостижимая, непонятная, мы просто головы ломаем, такого в школе еще не было. А девочка, извините, прямо скажу, ужас. Я ведь не старушка, кое-что понимаю, но тут... Девочка, как вам сказать, ну, некрасивая, просто, знаете, не удалась, и тем не менее, тем непонятнее. Они, как склеенные, как только звонок, берутся за руки и у всех на глазах, никого не видят, не замечают, бродят, как слепые, по коридорам, как склеенные. Школьники смотрят, одноклассники, младшенькие, посмеиваются, учителя смотрят, а им ну совершенно нипочем, как будто никого вокруг, они одни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91