— Да, Борис Михайлович, собираюсь, да еще как!
— Непонятно.
— Я поясню, Борис Михайлович. Архивы — это наше прошлое, живое, с кровью. Там такие бомбы лежат, вы себе и представить не можете. Я хочу весь путь пройти, от скифов до варягов, если они действительно имели место, до наших дней..
— Значит,— сказал Борис Михайлович,— тоже проверять хочешь?
— Почему тоже?
— Да вот наш Витек хочет проверять. — Кого?
— А кого? Нас всех.
Феликс засмеялся, Витенька подмигнул.
— Да,— сказал он,— я тоже.
— Смотрите,— предупреждающе сказал Борис Михайлович,— допроверяетесь, поезд может уйти, а вы останетесь.
— Вот батя, ты слышишь, Виктор? Хорошо говорите, Борис Михайлович.— Феликсу понравились слова Витеньки-ного бати.— Нет, Борис Михайлович, поезд-то и наш тоже, мы не останемся, мы будем работать, не выходя из поезда.
— Я уже говорил тебе,— сказал Витек,— я буду делать все, что положено, даже больше и лучше, чем положено.
— Между прочим,— улыбнулся Борис Михайлович,— опять я о бороде вспомнил. У нас директор завода, классный мужик, он так сказал про одного инженера: Копейкин, говорит, бороду завел, в себя не верит.
— Остроумно, вы знаете, Борис Михайлович, очень остроумно,— сказал. Феликс, отчего-то смутившись. Подумал немного и еще раз медленно протянул: — Остро-умно. Не ожидал, Борис Михайлович, вы, оказывается, опасный собеседник.
— Куда там,— усмехнулся польщенный Борис Михайлович.
А Витенька подумал про себя о том, что отца-то он, оказывается, не знает. Ему было приятно подумать об этом. Опять Феликс оставался ночевать, на вторую ночь. Потом и на третью остался. Катерина спросила:
— Родители знают, где ты ночуешь?
— Я ушел от них.
— Как? От родителей?
— Я разошелся с ними, Катерина Максимовна.
— Давно?
— Скоро две недели.
— А где же находишься?
— Жил у одной милой женщины. Теперь она уехала. Ночевал у товарища, на вокзале, вот у вас. Когда как.
Катерина задумалась.
— Тебе надо вернуться домой, Феликс.
— Нет, Катерина Максимовна, этого я не сделаю.
— Феликс нам не мешает,— сказал Витенька.
— Разве я об этом, сынок? Он ушел от отца с матерью, а живет у нас, родители не знают, думают разное, мать плачет, конечно, а я, тоже мать, как в сговоре с ним, против его матери, так нельзя, сынок, мне разве жалко? Пускай живет, только так нельзя.
Витенька смотрел на мать, слушал, и в глазах его было несогласие. Феликс перехватил его, не дал возражать матери.
— Она права, Виктор. Вы правы, Катерина Максимовна. Я уйду.
— Ты не обижайся,— сказала Катерина,— а возьми и позвони домой, чтобы они не волновались, скажи, что у нас ты, и живи, ради бога.
— Звонить я не буду, Катерина Максимовна, и вообще не надо об этом.
Уехал Витенька по-свински.Борис Михайлович и Катерина вечером нашли коротенькую записку: «Уехал, на стройку. Далеко. Напишу с места». Хочешь — охай, хочешь — ахай, хочешь — плачь. Вместо Витеньки лежит на столе коротенькая записка. Катерина охала, ахала, плакала. Борис Михайлович обиделся, но сказал спокойно:
— Не маленький.
Так он уехал. Получил аттестат с круглыми тропками, свернул его вчетверо, сунул в карман пиджака и в тог же день, не дождавшись родителей, махнул на вокзал. Выбирать долго не выбирал. Как раз начали сильно шуметь в газетах и по радио о новой стройке, туда и навострил свои лыжи Витек. Деньги на дорогу взял, конечно, в родительском шкафу, нашел. Взял взаймы, до первой получки.
Кого-кого, а родителей этих Витенек пожалеть надо. Это верно. Сам-то он уже на второй день сидел на палубе быстрого теплоходика и смотрел на дикие, как ему показались они, берега Камы. В Казани хотел даже завербоваться, чтобы получить подъемные, он наслаждался самостоятельностью и своей житейской хваткой — но, к сожалению, его не завербовали, по возрасту не подошел. Пришлось на последние гроши купить билет на этот быстрый теплоходик.
Было широко и прекрасно. Один берег крутой и высокий, опушенный зеленью, другой низкий, вровень с водой, дали за ним открывались бесконечно зеленые. Было холодно и прекрасно. Витек услышал музыку и спустился по трапу. Тут музыка была слышней, он пошел на ее звук и очутился в светлой какэт-компании, набитой молодым народом, молодыми интеллигентами обоего пола. Они танцевали под пианино. Очкарик-пианист наяривал что-то из популярных бптмело-дий, и вся кают-компания шевелилась, дергалась, вздрагивала и даже чуть-чуть подвывала распалившемуся очкарику. А теплоходик на крыльях летел по дикой Каме на великую стройку. Танцевали молодые специалисты, спешившие на эту стройку, и в боковых отсеках стремительно утекала назад вспененная ветром желтая и просторная камская вода.
Витенька, никем не замеченный, протиснулся в уголок, устроился на диване, рядом с пианистом. Жизнь начиналась совсем хорошо. Даже прекрасно.Очкарик-пианист устал. Поднял руки, сдался. Пока упрашивали его, уламывали, Витек сел на освободившийся стульчик и заиграл. Снова, молодая толпа пришла в движение, но тут же одна пара за другой стали останавливаться, прислушиваться, оглядываться на новоявленного пианиста. Что-то не то он играл. Разохотившиеся кавалеры еще держали свои руки на талиях своих дам, девчонок с дипломами, еще обнимали молодых специалисток, но не двигались, а слушали, а потом бережно оставляли партнерок и на носочках расходились, устраиваясь кто где мог. Только одна пара, ни на что не взирая, продолжала выделывать свои па, совершенно не согласуясь с музыкой. Кто-то на носочках подкрал-
ся к ним, двумя пальцами взял кавалера за нейлоновую рубашку и потянул, а когда тот оглянулся, показал ему головой, давай, мол, дурень, к стенке, растоптался, как слон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91