подкармливает огонь; ведь на фабрику Бёкинга, производящую лак, не более как сегодня доставили, в числе прочего, еще пять тысяч литров (или килограммов?) скипидара, короче — он тоже там, а стало быть, огонь еще покажет себя, станет еще страшнее, попытается еще смелей вспрыгнуть, а если ему поможет ветер, хотя и ветер ни к чему, мощный огонь и сам ловок ветер поднять, смотри, как он крепчает, ему есть с чего сил набираться, он, гляди, еще дальше перекинется, заберется в такие места, какие менее дальновидный человек и вообразить себе не может.
— Пожарники! Пожарники! Наконец-то! Они уже здесь, они здесь! Давайте-ка поживей! Сюда! Остальным посторониться!
Эге-ге, и вправду они! Дорогу им, дорогу!
Торопятся все, но впереди все-таки командир и уже наперед взопревший. На голове, может, только сегодня, как-то неловко сидит каска, но ему недосуг поправить ее, он таращит глаза на огонь, а огонь уж повсюду, командир повертывается к товарищам, должно быть, и с ними советуется, размахивая руками, благо, приготовился уже отдавать приказы, впрочем, первые уже успел отдать. Остальные пожарники, тоже наперед уже потные, вспотели еще по дороге и размахивают руками точь-в-точь, как их командир, а может, чуть иначе, словно командир им что-то протягивает, а им уже заранее известно, что с этим делать. А иные даже сердятся и громко ворчат, что их поздно позвали. Однако что-нибудь они непременно сделают, а то как же? Пожалуй, и спасут кое-что, даже из огня вытащат или хотя бы попытаются остановить пожар. У них тут две спасательные повозки, они бежали рядом, а то и перед ними, ведь оттого они так и пыхтят, что привезли на повозках, а кто в руках, на плечах, на поясах доволок всякие пожарные снасти, хотя кое-какие могут показаться и вовсе ненужными при пожаре.
Батюшки, к ним и другие спешат на подмогу! Тут уже и еврейские пожарные, ведь когда-то,-дело известное, они всегда являлись со своим насосом первыми, и, конечно, они и на сей раз могли бы раньше прибыть, да только вот знать ни о чем не знали и потому сердятся, что их никто не позвал; кто-то, дескать, просто поднял на улице крик, а уж потом и другие стали гомонить и разбудили все Подградье, Рыбную площадь, Выдрицу, весь город уже на ногах, ей-богу, видели люди, своими глазами видели,
как еврейские пожарные умеют поторапливаться. Ну-ка, живо за дело!
Кирки! Лестницы! Нет, лестницы покуда в сторону! А эти вон, что прибыли первыми, они-то давно здесь, почему они тянут, почему до сих пор все волынят? У них же там гидрант имеется, почему они возле него без дела болтаются? И впрямь, группка пожарных стоит возле железнодорожного гидранта. Но вдруг выясняется, что гидранты ни к черту не годятся — никак не насадить на них приставку, а стало быть, все, что есть сейчас тут,— без всякого проку.
Кому тут нечего делать, пускай проваливает! Прибыли и солдаты, враз все разошлись-разбежались, помогают разгонять цивильных, обступают со всех сторон полымя и кирками, мотыгами, а при надобности и голыми руками не дают ему расползаться далее.
Кучка пожарных бежит с паровым насосом к Ламачу, другая несется в другом направлении — эти кричат, что бегут на Вокзальную.
Примчались на подмогу и пожарники с Превоза, из Карловой Веси и с динамитной фабрики. Вскорости кто-то из тех, что мчались к Ламачу, подсоединяет к гидранту приставку, насос начинает работать, по шлангу бежит вода, да и те, что возились с другим рукавом, также успели его развернуть,— вода бежит и с Вокзальной улицы. Однако с огнем все равно какое-то время, причем немалое время, хватает работы, и довольно опасной работы...
— Это чей же паренек?
— А я почем знаю? Мотался тут. Еще до того, как солдаты отогнали зевак и тех, что под ногами путались, он замешался среди пожарников. Этот паренек, кажись, совсем ничего не боится! Гляньте-ка, как он лезет в огонь! Я дал ему каску, чтоб с ним чего не стряслось! А надо бы остеречь его: осторожно, парниша, не будь таким смелым!..
Это был гигантский пожар. Я, пожалуй, мог бы о нем и больше порассказать, да нет охоты особо распространиться, в конце концов некоторые подробности и не имеют такого значения, да и невозможно, времени нет всегда все углядеть. Вы и глазом моргнуть не успеете, а огонь вас уже облизал, но даже это вам нипочем. Люди стоят, глаза пялят, а то иной раз кое-кем восторгаются, но если вы хотите тушить по-настоящему, а не только восторгаться огнем или издали с любопытством глазеть на него, если вы уж полезли в огонь или хотя бы в смрад и дым, в дыму- то ведь тоже изрядно печет, и даже если вы озираетесь, то едва ли для того, чтобы увидеть, любуется ли вами кто и кивает ли одобрительно головой. Но одно несомненно! Этот парняга, что пришел тогда в сентябре чуть свет в Прешпорк и сразу же узнал, где главный вокзал, не оробел перед огнем; последил за пожарными, увидал, что они делают, и тут же смекнул, что от него требуется: забегал, засуетился, помогал, творил возможное и невозможное, так бросался в огонь, навстречу огню, стараясь его загасить или хотя бы приглушить, что какой-то из братиславских пожарных одолжил ему каску — ну а паренек этот был не кто иной, как я.
После полудня огонь удалось-таки с грехом пополам одолеть, но у пожарных хватило работы до самого вечера, даже еще и на ночь выставили мощную охрану. А я, когда уж было хотел воротить каску, только тогда заметил, что весь перемаранный, закоптелый, вонючий и мокрый. Где бы почиститься? Где умыться, где постирать свои вещи? Не могу же я идти таким грязным в город, таким, ей-богу, никуда не пойдешь, поди попросись на ночлег...
Остался я с ночной охраной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39