.. Прочь! Надо все забыть, забыть... выбросить из головы, ведь все, что было,— фальшь в исполнении Марцелинаса. Сыгранная любовь и верность, сыгранные обещания.
— Ты его все еще любишь? — спросила Марта По- дерене, когда мы сидели в углу маленькой кофейни.
Я оторопела.
— Нет.
— Любила, Криста.
— Нет, нет!
— Если бы ты его не любила...
— Перестань, Марта.
Я не преувеличиваю, Марта была хорошей подругой, понимала меня, сочувствовала всем своим добрым сердцем.
— Выкинь прошлое из головы. Все выкинь, золотце.
— Хорошо советовать.
— Это необходимо. Ведь по-другому не будет.— Марта выпустила дым, прищурила глаз.— Вот что я скажу, знаю точно. У Марцелинаса сын.
Я выдержала устремленный на меня взгляд Марты, даже сумела желчно усмехнуться.
— Этого надо было ждать.
— Два месяца назад родился. Хоть тебе и неинтересно, но подсчитай, Криста... Ведь поженились они совсем недавно. Видать, бойкая была девица, сразу на мужика короткую узду надела. Ты их ни разу не встретила?
— Кого? — Я словно проснулась, отпила кофейной гущи.— Не хочу. Не хочу ни видеть, ни слышать.
Когда мы вышли на улицу, Марта Подерене поинтересовалась, как я собираюсь провести отпуск. Я ответила, что еще ничего не решила. Подерене-то уже переговорила с председателем месткома Руткаускасом, тот обещал ей путевку на юг. Хороший мужик, бывший однокашник. Но она может и насчет Кристины... И впрямь, завтра, долго не откладывая, замолвит словечко.
— Нет, лучше давай вместе зайдем. К красивым женщинам Руткаускас неравнодушен.
В конце мая мы с Мартой, приткнувшись к иллюминатору самолета, смотрели, как удаляются зеленые холмы Вильнюса, сизой мглой окутываются поблескивающие в раннем утреннем солнце крыши домов и острые башни костелов. Я летела, надеясь там, далеко, у Черного моря, найти забытье, спокойствие, хотя бы передохнуть.
— Как после долгой болезни учись снова ходить, делать первый шаг,— добра, только добра желала мне Марта Подерене.
Вдвоем получили комнатушку, вдвоем ходили в столовую и к морю, вдвоем купались, валялись на солнце, карабкались по горам, а по вечерам бродили по набережной, усевшись на белую скамью под платанами, долго глядели на мерцающие воды, на какое-то тяжелое черное небо. В основном трепались о всякой чепухе, и эта трепотня вскоре нам самим надоела, особенно Марте. Не секрет — она любила общество, не избегала знакомств и сама отлично умела завязывать их. К нам присоединились две женщины, каждая со своей, откровенно рассказанной историей, пристроились мужчины, и мы проводили вечера уже всей компанией, а однажды отправились в ресторан, и Марта сказала: «Не будь дурой, Кристина. Развлечемся...» За мной ухаживал некто Виктор, мужчина уже в годах, инженер из Риги.
— Завидую тебе, Кристина,— сказала Марта, объявившись где-то за полночь.
— Чего ты мне завидуешь?
— Еще спрашиваешь. Этот... твой партнер.
— Какая чушь.
— Я на полном серьезе. Красивый, интеллигентный, с виду несчастный. Разведен?
— Не знаю.
— Мой-то — хвастун. С женой не в ладах. Сумасшедший какой-то, в первый же вечер многого захотел.
— Они все такие.
— И твой? Как это его... а, Виктор.
— Проводил. Я уже давно дома.
— И все? Золотце!
— Давай спать, Марта.
Однако Марта легко заснуть не могла. Рассмеялась уже на койке, подняла голову.
— Слыхала, Криста, говорят, курортных мужиков можно разделить на три группы. Первая группа — мужики-волки, которые сразу же кидаются на женщин; вторая группа — львы, которые медленно подкрадываются, озираются и наконец хватают; и третья группа — ослы, которые приезжают со своими женами.
Марта радостно хохотала.
— А ты почему не смеешься, золотце?
— Давай спать.
С Виктором мы ходили в кино или на концерт, изредка сидели где-нибудь в кафе, говорили о работе, Вильнюсе и Риге, о Банионисе и Артмане, даже общих знакомых нашли. Как-то, сильно выпив, он схватил меня в темной аллее за плечи и спросил:
— Кристина, почему я с тобой такой робкий, не мужественный?
— Ты хотел сказать — не курортный?
— Может, и так. Почему?
— Потому что ты меня уважаешь. И себя уважаешь, Виктор.
Поздней ночью Марта возвращалась тихонько, шурша как мышка, и учиняла мне экзамен. Не удовлетворенная ответами, снова и снова принималась объяснять, что мне необходимо забыться, что новые, острые эмоции помогут все выбросить из головы. В душе я соглашалась, поддакивала, долго не засыпала, в полудреме даже чудилось, что меня касаются мужские руки. Завтра... Ах, завтра, завтра... Назавтра я снова вспоминала оставленную у тети Гражвиле Индре, вспоминала Марцелинаса и его измену, а вечером, когда Виктор попробовал обнять меня и поцеловать, руками уперлась ему в грудь. Виктор глядел странно прищуренными глазами,
стиснув зубы, в ярости, казалось, возьмет и отругает последними словами: «Да пошла ты... Чего я с тобой вожусь...» Однако он только усмехнулся горько и взял меня под руку: «Давай провожу...»
Я была «занята», другие мужчины не приставали, даже Марта перестала допрашивать, по-видимому, решила, что я набралась-таки ума, а ждать, что я исповедаюсь перед ней, нечего.
Когда самолет, накренившись над морем, сделал полукруг, Марта спросила:
— Не жалеешь, что вытащила тебя на курорт?
— Да что ты, Марта,— ответила я с беспечностью, правда, несколько наигранной, но Марта не заметила фальши.
Она помолчала и сказала:
— Если в Вильнюсе пойдут какие-нибудь разговоры, ты стой за меня стеной. Хорошо, золотце?
— Будь спокойна, Марта.
— Никогда не можешь быть уверен, что не объявится какой-нибудь мерзавец, который, улучив момент, непременно тебя ужалит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81