Карл приехал сюда из города и вынужден был взять сирот на свое попечение. Жаль, что Карл связан в городе с железнодорожной работой Рудольф охотно привлек бы и его в дружину. Праведный гнев — оружие, которое просто так винтовкой не одолеешь.
Рудольф произнес речь. Много говорить смысла не было, все и так ясно. Сказал, что за кровь прощения не будет. Пусть теперь никто не пытается жаловаться на суровость. Он чувствовал, что именно так думают присутствующие на похоронах, он лишь высказал их мысли.
Гробы опускали в могилу под звук все того же похоронного марша, с которым процессия прошла по поселку. Исполнять хоралы парторг не разрешил, а со светским погребальным репертуаром оркестру неполного состава приходилось трудно. Все же медь звучала под густыми кладбищенскими деревьями с такой пронзительной скорбью, что она должна была разноситься в тихий летний день по всему поселку. Пусть они слышат, пусть скорбь высверливает сердце упреком: что сделал я, чтобы избежать этой боли? Злорадство по поводу предполагаемых душевных мук отстраняющихся людей доставляло Рудольфу удовлетворение. Равнодушных быть не должно, равнодушные позволяют уводить от себя других людей и убивать их! Пусть будет теперь безразличным больно и стыдно.
Подходя к волостному комитету, Рудольф еще издали увидел красный флаг, который повис в безвегрии над дверью. Взойдя на крыльцо, он заметил, что одна сторона флага подвернута и прибита к древку большими гвоздями, сам флаг был изрядно помятый.
— Где вы флаг взяли? — спросил он у заместителя председателя исполкома Арведа Киккаса, который выглядывал в открытое окно.
— Бандиты отодрали от древка и бросили в колодец,— ответил Киккас— Но колодец нынче летом совсем пересох, когда вытащили, даже мокрого пятнышка не было.
Рудольф вошел в здание, снял с плеча винтовку и прислонил к стене. Большая комната после погрома была прибрана, только под окном, где был убит Руубен Мустассаар, на полу виднелись темные пятна. Половицы впитали кровь.
Эти кровавые пятна обладали магической силой. Можно было что угодно делать или о чем угодно разговаривать — они невольно притягивали взгляд. Будто знаки на меже жизни и смерти.
— Как прошли похороны? — спросил Мадис Каунре, который вместе с Киккасом охранял волисполком.
— Нормально,— устало ответил парторг.— И оркестр и все прочее. Только из^поселка никого не было, словно чужих хоронили. Сидят за своими занавесями и выжидают, кто кого?
— Кому охота совать в огонь голову,— умудренно заметил Каунре, Рудольф вытер пот со лба. Другую такую энергичную девушку надо было еще поискать в поселке бы очень пригодилась. Но в тот раз ничего нельзя было поделать, жизнь шла по своим законам, которые даже большие и переломные события не в силах были изменить.
Рудольф согласился с Астрид и решил поговорить о директоре скотобойни в укоме партии. Пусть они сообщат в Центральный Комитет, эту заячью душу следовало приструнить. Кому, как не директору крупнейшего предприятия в поселке, осуществлять на месте советскую власть.
И еще Астрид осторожно спросила, знает ли Ру\ди о том, что происходит в Ванатоа. Осталось впечатление, что она находится в контакте с Хельгой. Незадолго до этого сестра намеком высказала пожелание, чтобы он так, от нечего делать, их не навещал. Не было и малейшего сомнения, что причина кроется в Ильмаре. По слухам, зять буйствовал, когда по весне у него увели со двора машину. Теперь он явно винит в этом всех представителей новой власти. По мнению Рудольфа, можно было и оставить людям эти отдельные автомобили, приобретенные в долг и с великим трудом,— какие уж это средства производства! Но распоряжение поступило сверху, и не в его власти было менять его либо делать исключения. Уж столько-то он знал своего зятя, чтобы представить, как тот изводит Хельгу: у тебя брат парторг, не мог хоть разок постоять за нас!
Противная история, но что поделаешь? Меньше всего ему подобало заступаться за родственников. Это в старое время рука руку мыла. Ни в коем случае ему нельзя было пойти по этой дороге — тогда уж лучше сразу сложить с себя полномочия.
Но что могли означать намеки Астрид: мол, Рудольфу не мешало бы зорче следить за прогулками зятя, от них у Хельги голова пухнет? Вдруг Ильмар поддерживает какие-то связи с лесовиками? Они теперь начали показывать зубы... Это уж ни в какие ворота! Родич парторга — и якшается с бандитами. Чтобы он был способен на большее, этому Рудольф не верил. Улучить бы момент, сходить с несколькими людьми на хутор Ванатоа и посмотреть. Появится какое-нибудь подозрение — задержит Ильмара и отправит в уезд на следствие. Это было бы полезно по всем статьям. Во-первых, никто из тех, кто слышал, как куражится Ильмар, уже не укажет пальцем, что парторг оберегает своих родственничков; во-вторых, крутой и неуравновешенный зятек оказался бы в смутные времена в надежном месте, не то, поди знай, вдруг совершит еще большую глупость, потом ни самому, ни другим не расхлебать. Несколько недель в кутузке под стражей были бы для него самой надежной защитой от самого себя и от плохой компании
Рудольф в своих размышлениях как раз дошел до этого, когда на безлюдном шоссе послышался шум приближающейся машины. Киккас и Каунре тут же, не сказав ни слова, встали у окон на стражу. В дневное время да еще на машине вряд ли можно было ждать лесных братьев, но как знать, следовало соблюдать осторожность. Рудольф тоже взял у стены винтовку и стал следить за дорогой.
В клубах пыли из-за поворота к волисполкому приближался грузовик с полным кузовом людей в синих гимнастерках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154