И зачем только понадобилось ставить его непременно накрест между обеими церквами? Насколько знаю, война здесь выжгла все дочиста, ровное поле, строй, как душе угодно. Видимо, чьей-то душе и было угодно именно так. Может, хотела продемонстрировать собственный воинствующий атеизм? Во всяком случае, напортили не так уж мало. Когда-то от алтаря православной церкви пролегала прямая улица до главного входа церкви лютеранской. К богу это, пожалуй, отношения не имело, но наш старый дощатый Юхкенталь, называвшийся по-новому Йоала, некоторым образом облагораживало. Не было здесь, кроме этих церквей, крупных каменных построек, если не считать гостиницы возле самого вокзала.
В сантименты ударилась, мамаша? И дались тебе эти церкви, сама ведь с ранней молодости неверующая Да и смолоду редко здесь бывала. Помнится, и на конфирмацию пошла за компанию да ради обычая, а может быть, чуточку и ради красивого белого платья. В православную церковь вообще почти не заглядывала, разве что разок-другой. В пасхальную ночь там любопытно было посмотреть на крестный ход да с парнями похристосоваться. Все тебе хихоньки да хахоньки, а благочестия вообще с мизинец. Наша Нарва не зря слыла вольнодумным городом.
Нет, погоди,- - в стенах этой самой церкви мне однажды все же довелось пережить настоящее потрясение. Во время второй мировой войны, в июле, когда немцы подошли на орудийный выстрел. Они приближались к Нарве как-то противоестественно, из-за Чудского озера, их батареи стояли за Плюссой, и целились они конечно же в станцию и железнодорожный мост, но ад кромешный стоял по всей Йоальской округе. Посвист сливался с грохотом, осколки от снарядов прошивали деревянные дома накрест, словно раскаленная дробь дырявила воск Куски тола шлепались в воздухе наподобие неуклюжих черных птиц. Вскоре где-то загорелось, и запах взрывчатки смешался с гарью.
Постой, а не путаю ли я что-нибудь? Вдруг весь этот хаос запал мне в память и вовсе с апреля девятнадцатого года, когда батарея красных от Усть-Жердянки стреляла по городу? Когда мы на Кренгольме в шутку говаривали: слышишь, наши ребята бьют? — мы отлично знали, что у наших ребят пушек нет, но вдруг им прислали подмогу для взятия Нарвы?
Нет, в девятнадцатом все было потише: тогда чередой шли четыре взрыва, а за ними следовал перерыв, пока заряжали орудия. Вскоре и тогда занялся пожар, и с тремя городскими ручными насосами делать было нечего; пока на Кренгольме разводили огонь в топке парового насоса, старый Юхкенталь сгорел дотла. Жар стоял такой, что в окнах церкви оплавились стекла.
В сорок парном ничего похожего на подобную размеренную бомбардировку не было. Выстрелы невозможно было сосчитать, у немцев имелось во много крат больше стволов. Возникало непреодолимое желание сжаться в малюсенький комочек, превратиться в невидимку, спрятаться под землю. Самое надежное бомбоубежище в Йоала мы нашли под православной церковью. К счастью, когда церковь строили, под ней возвели просторный подвал, под боком у четырех больших воздухогревных печей там могла уместиться добрая половина окрестных жителей. Цоколь из финского гранита нам представлялся настолько несокрушимым, что от него, пожалуй, срикошетил бы любой снаряд. На то и надеялись.
Там-то и случилось это несчастье с Юханом Сультсом, будто вчера нее было Бедняга Юхан, пожилой уже человек, почти одного возраста с нашим отцом, жизнь научила его осмотрительности. Сын давно в России, жена на Сиверском кладбище, один как перст. С грохотом скатился он с двумя чемоданами по лестнице в подвал, побоялся второй раз в жизни оказаться погорельцем, остаться гол как сокол, как с ним уже было в девятнадцатом. В убежище вдруг задергался, места себе не находил, все рвался вернуться домой за маленьким саквояжем. Твердил, что там-то у него самое ценное, если не убережет — все пропало, а он, голова садовая, схватил впопыхах чемоданы с одеждой. Бог ведает, что за сокровище у него там могло быть, всю жизнь проработал то на староткацкой фабрике, то чернорабочим на мызе Йоала и больших денег никогда не видел, кроме той малости, которую бессменный начальник главной кассы Крен-гольмской мануфактуры господин Сирициус велел в получку после вычета лавочной задолженности выдавать ему на руки. Юхан никак не мог успокоиться. Мужики все отговаривали да отговаривали его, но старый человек своим умом силен. Юхан ругался с мужиками; ему всего полсотни шагов до улицы Мадиса, обернется, прежде чем немцы пушки зарядить успеют. Одна нога здесь, другая там. Только к двери пропустите.
Разве такого удержишь? У каждого свои собственные заботы и страхи, глядишь, Юхан и улизнул. Как ни хвалился, но застрял он надолго. Немец все же успел перезарядить орудия. Наверху завывало и грохотало без передышки, от отдельных близких попаданий содрогались своды подвала. Это на время заставило позабыть про Юхана. Вдруг какая-то женщина настежь распахнула наверху дверь и пронзительно закричала: помелите! Юхану Сультсу прямо на паперти ногу оторвало!
Юхан уже почти добежал со своим бесценным саквояжем до подвала, когда рванул этот его снаряд. Еще полсекунды, и Юхан укрылся бы за косяком двери Все думали, тут ему и конец, истечет кровью, хлестала как из пожарного рукава. Но кто-то из очевидцев не растерялся, в руки изо всех сил стянули брючным ремнем культяшку, и случайней поенная карета «Красного креста» увезла Юхана. В больнице бедняге зашили рану и отправили его санитарным поездом в Ленинград. Там он, послухам, даже встал на костыли, только назад в Нарву Юхан не вернулся в городе уже были немцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102