Но теперь я уже в состоянии объяснить все Яагупу, когда он снова заявится.
А ты-то думала, что у твоего Яана хватит ума на все случаи жизни? Было бы здорово, только невозможно это. Не преувеличивай, Зина. Никакого другого образования, кроме кренгольмской четырехлетки и окопных университетов, у меня нет.
Ну, видишь, понемногу слезы высыхают. Вот так. А теперь возьмем носовой платок и как следует вытрем глаза. Все прошло, снова выглянуло солнышко. Больше бояться нечего, в другой раз ребята уже не зарвутся, ума набрались. Знаешь, время от времени людей вообще не грех покрепче встряхивать, на всю жизнь запомнится. Теперь я могу биться об заклад, что с этого часа, по крайней мере в нашем отряде, никто не потянется за чужим, кому бы это добро ни принадлежало — последней контре или крупному дельцу. Так что гляди у меня веселей, нам пора идти к людям.
Да уж чего там, нечего скрывать, и меня жаром обдало. Едва услышал от Юты, что происходит, так только одна-единственная мысль и была: лишь бы успеть! Думаешь, я не понимаю, что все решали считанные минуты?
Постараемся теперь забыть эту отвратительную историю. Лучше я расскажу тебе еще немного про Яагупа, чудной такой старик. Как же он радовался, что деньги так подешевели; на рынке за продукты загребай лопатой, зато арендный договор до сих пор не переписан, платить ренту — плевое дело, съездил раза два на рынок, вот тебе и годовой взнос, потом весь остальной доход без остатка твой. Пытал долго и основательно, когда мы вернем Нарву, чтобы можно было опять ездить туда на базар; сейчас одна забота — негде столько продать, сколько под силу, на ямбургском рынке не развернешься, Ямбург городок маленький. Как только выбьют немцев из Нарвы, он тут же нагрузит воз и стеганет кнутом коня, прикинул, верно, что в городе сейчас с едой не густо, можно будет хороший куш сорвать. Честил на чем свет стоит глупых немцев за то, что не пускают в Нарву на рынок, небось могли бы и сами отведать свежатинки.
Что говоришь —- когда же мы все-таки вернемся в Нарву? Терпение, Зина, нам бы и самим хотелось домой, цыганская жизнь начинает понемногу надоедать. Недели эти, что мы отсутствуем, уже чересчур затянулись. Потерпи. Мирный договор пока еще не позволяет. О нем каждый рассуждает по-своему. Одни довольны, что можем спокойно зализывать раны, собираться с силами, вот уже и у нас начинают создаваться красные полки. Другие исполнены священного гнева, плюются и клянут: чистый сговор и заискивание перед проклятыми буржуями, наш пролетарский долг подталкивать мировую революцию, революционная война с империалистической Германией в этом смысле была бы как нельзя кстати, она подтолкнула бы немецкий трудовой народ на восстание. Правы вроде бы и те, и другие, зависит от того, с какой стороны взглянуть. Революция началась в России, когда мы повернули винтовки против царя. Только немецкая армия сейчас еще куда сильнее, чем были царские городовые да жандармы.
Сам я отношусь к делу чисто практически. Я бывалый солдат, я знаю, что с этими отрядами мы немца не одолеем, следовательно, не стоит и задираться, не то сам вернешься с разбитым носом У немца есть люди, есть оружие и дисциплина, если он пойдет в наступление, нам будет худо. Сейчас Дауман только что начал из своего отряда создавать батальон, но много ли этого единственного батальона против немецких дивизий? Одни необученные бойцы. Ну, назовем и мы свой отряд батальоном — станет он от этого сильнее? Если мы хотим, чтобы нас не разбили, мы должны стараться не разменивать этот дрянной мир на хорошую потасовку. Очень хорошо, что и немец, как видно, не жаждет другого.
Вот так, Зинуля. Тебе уже лучше, да? Испуг проходит, опять ты становишься на себя похожа, скоро сама посмеешься над своим страхом. Все ведь хорошо кончилось. Я уже сказал, этот урок пойдет ребятам на пользу. Не то станут принимать себя тут, в лесной деревушке, за высшую власть, решат, что и на самом деле могут вытворять все, чего пожелают. Оружие в руках, а силы оружия они еще не сознают и бояться не умеют. Да, да, на этот раз, конечно, разошлись сверх меры, не надо больше расстраиваться, самоуправства в нашем отряде теперь не будет, я уж прослежу.
Вообще-то знаешь, почему ты мне так дорога. Наверное, потому, что я все время ощущаю потребность тебя защищать и беречь. Ты полагаешь, что с женщинами нельзя делать революцию, что у них глаза на мокром месте? Это не беда, переживем. Видишь ли, совсем без женщин нам революцию тоже не поднять. Для кого же нам тогда добиваться той самой лучшей жизни? Не для самих же себя. Тогда бы нам только о собственной корысти печься! Ни в коем случае!
Уж мы вдвоем одолеем то, что нам жизнь подбросит. Немцы раньше или позже уберутся в Германию, мы вернемся в Нарву — вот тогда жизнь только и начнется. Я снова пойду на фабрику слесарем, руки уже давно чешутся по инструменту, винтовка не очень-то по мне. Снимем себе хорошую маленькую квартирку и сыграем свадьбу. Замечательную свадьбу, честное слово! Созовем всех ребят. Тогда и вспомним, как они тебя сегодня напугали. Поверь мне, им будет стыдно так, что покраснеют до ушей.
Вот видишь, ты уже и улыбаешься. Я же сказал, что все в порядке, страх пройдет. Иногда его не грех и испытать. Потом будешь лучше ценить то блаженное время, когда ты свободен от страха. У меня на фронте был друг, хороший парень, сибиряк Андрей, он всегда повторял это, когда кончался немецкий обстрел. Жаль, погиб под Двинском от немецкой гранаты'. Но ведь неплохо сказал, не правда ли?
Заходи, заходи, Юта, у нас опять флаг на мачте и паруса полны ветром. Зовешь обедать? Прекрасно, по крайней мере у меня от этой чертовой кутерьмы живот подвело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102